Маленькие птичьи сердца

Банни и Долли рука об руку прошли сквозь открытые ворота. Пожилая Банни казалась ребенком, которого дочь вела за руку. Я последовала за ними. У крыльца собралась вся семья Короля. Они все выглядели великолепно и являлись живым примером того, чего можно достичь комфортными условиями жизни, хорошими генами и упорством. Моя дочь уверенно направилась к своему деду и Королю; Банни, которая демонстрировала ей все украшения к празднику, была ей больше не нужна. Но та все равно продолжила махать направо и налево, как телеведущая не первой молодости, показывать на открытый полотняный шатер, где был устроен шведский стол и бар и сновали официанты в форме. Долли обняла Ричарда и отца и подошла к своей мачехе. Та вскинула руки, чтобы обнять Долли; я заметила ее круглый живот под натянутой тканью платья, вздрогнула и слегка попятилась назад на ровной лужайке. Все повернулись ко мне в одновременном приветствии, и я подняла руку в жесте, который мог означать как «привет», так и «остановитесь»! Потом я пошла в дом, прошагала через кухню, и тут Банни, желая сделать полезное, крикнула мне вслед, что не надо идти в дом; гости пользуются туалетом для садовников, он вон там. Вон там, Сандей!

Туалет на первом этаже находился с той стороны дома, где я могла слышать машины, подъезжавшие по гравийной дорожке, и голоса гостей, выходивших в сад, поначалу странно приглушенные, будто они только присматривались. Громче всех звучал звонкий и авторитарный голос Виты; она словно подгоняла Ролло, хотя они не опаздывали, а тот явно не горел желанием идти. Я сняла рубашку и села на пол. Тело и ум пылали, и, чтобы затушить этот пожар, не хватило бы воды во всем озере.

В дверь настойчиво постучали; послышался голос:

– Ты что там застряла?

Я решила, что это Вита, но когда наконец встала и открыла дверь, увидела на пороге Долли. Мне стало стыдно своего разочарования; тем летом мы с Долли провели вместе очень мало времени. Я представляла будущие дни рождения, Рождество и длинные летние каникулы, которые Долли будет проводить не со мной, а с людьми, которых пока еще не знала. Теперь мне придется делить ее с еще одним маленьким человеком, наполовину Королем, который, безусловно, будет обладать его обаянием.

– Мам, почему ты… – она заметила, что я сняла рубашку. Покачала головой и не стала больше расспрашивать. – Вита здесь. И Ролло. Ты выйдешь?

– Да. Долли, ты мне не сказала… она… беременна?

– Нет. А ты как думаешь? – она пристально смотрела на меня и говорила плоским голосом, будто читала с листа в первый раз. Она словно передразнивала меня. – Вита говорит, что имя малыша должно начинаться с той же буквы, что и мое, и папа согласен.

– Я очень за вас рада, – ответила я официальным тоном, вежливо и сдержанно, как и положено было дома у Форрестеров.

Одета я была по-прежнему в лифчик и юбку, и потому мой благопристойный тон, наверное, звучал странно. Я попыталась добавить что-то вроде: теперь у тебя будет младший братик или сестричка! Но не смогла выдавить из себя больше ни слова.

Долли вернулась в сад; ни она, ни я не упомянули, что я плакала. Вскоре в дверь снова постучали.

– Выходить собираешься? Долли сказала, ты не хочешь веселиться! – только Вита могла упрекнуть кого-то в том, что он не хотел веселиться. Сама она всегда хотела веселиться. – Я познакомилась с Алексом, – прощебетала она. – Какой красавчик, дорогая, но, боже, какой зануда!

Она как ни в чем не бывало болтала, будто мы стояли лицом к лицу, и говорила так громко, что любой из зашедших в дом гостей или родственников Короля мог услышать.

Я открыла дверь. На Вите было ярко-красное платье и маленькая шляпка с красной вуалью в сеточку, которая вроде бы скрывала лицо, но на самом деле подчеркивала его и являлась самой противоположностью скромности. Пощупав сетчатую ткань большим и указательным пальцем, я поняла, что очень скучала по ее лицу. Ее губы были накрашены той же ярко-красной помадой, которая мне очень нравилась. Она не шевелилась, а стояла неподвижно и терпеливо, а я тем временем провела пальцами по кантику ее шляпы и ощупала удивительно мягкую и вместе с тем негнущуюся вуаль. Никто, даже Долорес, не позволил бы мне этого сделать, не стал бы стоять в уютной тишине, пока я трогала его шляпу, волосы и одежду.

Я сконцентрировалась на ощущении вуали в пальцах, и жар и шум отступили.

Когда же я наконец опустила руки, она проскользнула мимо меня в маленькую ванную комнату.

– Что у тебя с лицом! – весело воскликнула она. – Давай я приведу тебя в порядок. Кстати, это самый ужасный лифчик, который я видела в жизни! Где ты его откопала? – она задрала платье и показала все свое тело, но указывала на лифчик, словно остальное было неважным. – Смотри, Сандей. Вот это лифчик.