Маленькие женщины

– Про это ничего не скажу. Ты, главное, не переживай, как-нибудь выкрутимся, верное дело.

Что-то в его повадке и тоне голоса напугало Ната, и он проговорил, сложив ладони в умоляющем жесте:

– Мне кажется, ты знаешь, кто виновник. Если так, Дан, пожалуйста, скажи ему: пусть сознается. Так ужасно, что все ненавидят меня ни за что. Я долго не выдержу. Было бы мне куда идти, я бы сбежал, хотя мне ужасно нравится в Пламфилде, но я не такой смелый и взрослый, как ты, так что придется дожидаться, пока кто-нибудь объяснит им, что я не лгал.

Вид у Ната был настолько убитый и потерянный, что Дан не выдержал и смущенно пробормотал:

– Долго ждать не придется. – После чего стремительно ушел и пропал на много часов.

– Что такое с Даном? – В воскресенье, последовавшее за неделей, которая показалась бесконечной, мальчики не раз и не два задавались этим вопросом. Дан часто впадал в мрачность, но в этот день был сдержан и молчалив, а вытянуть из него ничего не удалось. Во время прогулки он отбился от остальных, домой вернулся поздно. Он не принимал участия в вечерней беседе, сидел в тени, так глубоко уйдя в собственные мысли, что, казалось, ничего не слышал. Когда миссис Джо показала ему необычайно лестную запись в Книге совести, он взглянул на нее без улыбки и угрюмо произнес:

– Так вам кажется, я исправляюсь?

– Еще как, Дан! Я этому очень рада, потому что всегда считала: немного помощи – и ты станешь мальчиком, которым можно гордиться.

Дан посмотрел на нее странным взглядом своих черных глаз, и на лице его отразилась смесь гордости, любви и сожаления – миссис Баэр тогда не смогла расшифровать это выражение, но впоследствии вспомнила о нем.

– Боюсь, вы во мне разочаруетесь, но я действительно очень стараюсь, – произнес он, закрывая Книгу и не выказывая ни малейшей радости по поводу страницы, которую обычно очень любил прочитывать и обсуждать.

– Тебе нездоровится, дружок? – спросила миссис Джо, опустив руку ему на плечо.

– Нога побаливает, пойду-ка лягу в постель. Спокойной ночи, матушка, – добавил он и на миг прижал ее ладонь к своей щеке, а потом ушел с таким видом, будто распрощался с родной душой.

– Бедняга Дан! Он очень сильно переживает из-за Ната. Странный он мальчик, я все гадаю, смогу ли когда-нибудь понять его до конца, – пробормотала себе под нос миссис Джо, обдумывая с удовлетворением недавние успехи Дана и при этом ощущая, что в этом мальчике много такого, о чем она раньше и не подозревала.

Сильнее прочего Ната ранил поступок Томми: лишившись денег, Томми заявил ему беззлобно, но твердо:

– Не хочу обижать тебя, Нат, но ты же понимаешь, я не могу терпеть убытки, так что партнерами мы больше не будем.

И с этими словами Томми стер надпись «Т. Бэнгс и К^о».

Нат очень гордился этим «К^о», старательно выискивал яйца, дотошно вел все записи – и скопил немалую сумму от продажи своей доли.

– Том! Неужели иначе нельзя? – спросил он, ибо ему казалось, что теперь его доброе имя в мире бизнеса утрачено навсегда.

– Нельзя, – с прежней твердостью ответил Томми. – Эмиль говорит, что если кто-то умахнул (кажется, такое слово означает «стащить и удрать») деньги у своего партнера, то партнеру полагается подать на него в суд или стребовать с него свое добро и никогда больше с ним не водиться. Так вот, ты умахнул у меня деньги. В суд я на тебя подавать не стану, требовать ничего не буду, однако деловые отношения с тобой прекращаю, поскольку не могу тебе доверять и не хочу разориться.

– Сделать так, чтобы ты мне поверил, я не могу, денег ты тоже не возьмешь, хотя я с радостью отдал бы тебе все мои доллары, только бы ты подтвердил, что я ничего у тебя не брал. Пожалуйста, можно я буду по-прежнему искать яйца? Без всякой оплаты, просто так. Я знаю все места и очень это люблю! – взмолился Нат.

Но Томми покачал головой и, напустив на круглое лицо подозрительно-суровое выражение, кратко ответил:

– Не выйдет, лучше бы ты не знал этих мест. И не вздумай собирать яйца исподтишка и наживаться на них!

Беднягу Ната это поразило в самое сердце. Он чувствовал, что лишился не только партнера и покровителя, но и своей порядочности и нет ему обратной дороги в мир честного бизнеса. Никто не поверит больше его слову, ни устному, ни письменному, как бы ни старался он искупить былую ложь. Вывеска снята, фирма распущена, а он – конченый человек. Сарай, их с Томми общая Уолл-стрит[315], больше знать его не знает. Хохлатка с сестрами зазря взывали к нему своим кудахтаньем, – казалось, они сочувствуют ему от всей души и даже нестись стали хуже, а некоторые из их товарок от обиды перебрались на новые гнезда, отыскать которые Томми так и не удалось.

– Мне они доверяют, – пояснил Нат, услышав про это. И хотя слова его встретили возмущением, самого Ната они утешили, потому что, когда от тебя отвернулся весь мир, даже уважение пестрой несушки – отрада для души.

Другого партнера Томми искать не стал: в душе его зародились сомнения, отравив покой его прежде безгранично доверчивой души. Нед предложил себя, но Томми отказался, заявив с делавшей ему честь рассудительностью: