– Мне одно нужно: отойдите! – хладнокровно ответил Дан. В тот же момент деревце под его весом склонилось к земле гораздо сильнее.
Джек с легкостью спрыгнул, но березка, облегченная вполовину, столь стремительно взмыла вверх, что Дан, который пытался перевернуться, чтобы спрыгнуть ногами вниз, не удержался и упал, тяжело ударившись о землю.
– Все хорошо, сейчас встану, – сказал он, садясь. Лицо его было бледным, взгляд – мутным. Мальчики сгрудились вокруг, восхищенные и встревоженные.
– Ну ты даешь, Дан! Молодчина! Я тебе страшно благодарен! – воскликнул Джек.
– Да ладно, ерунда, – пробормотал Дан, медленно поднимаясь.
– Вовсе не ерунда, и я хочу пожать тебе руку, хотя ты и… – Нед осекся прежде, чем опрометчивое слово успело сорваться с языка, и протянул Дану руку, ощущая все благородство своего поступка.
– А я проныре руку пожимать не стану. – И Дан презрительно повернулся спиной, заставив Неда вспомнить про ручей и с нелицеприятной поспешностью удалиться.
– Пошли домой, дружище, давай помогу. – И Нат ушел вместе с Даном, оставив остальных обсуждать этот подвиг, гадать, когда Дан «опамятуется», и выражать желание, чтобы все «паршивые доллары Томми исчезли вместе с Иерихоном[316]
– никто бы тогда и не переживал».На следующее утро мистер Баэр появился в классе с таким счастливым выражением на лице, что мальчики даже удивились, а потом и вовсе решили, что он повредился умом, потому что их учитель подошел прямиком к Дану и, взяв обе его ладони в свои, крепко их пожал, после чего произнес на одном дыхании:
– Я все выяснил и прошу у тебя прощения. Это был поступок в твоем духе, и я очень его ценю, хотя лгать и некрасиво, даже ради друга.
– Что такое? – вскинулся Нат, Дан же не сказал ни слова, только поднял голову повыше, будто бы тяжкий груз свалился с его спины.
– Дан не брал чужих денег. – Эти слова мистер Баэр на радостях выкрикнул громким голосом.
– А кто же взял? – хором откликнулись мальчики.
Мистер Баэр указал на пустой стул, все глаза проследили за его пальцем, а потом на целую минуту повисло изумленное молчание.
– Джек сегодня рано утром уехал домой, но оставил вот это.
И в наступившей тишине мистер Баэр прочитал записку, которую, поднявшись утром, обнаружил привязанной к ручке своей двери:
Выглядело это признание не слишком приглядно – почерк ужасный, все в кляксах и совсем краткое. Однако для Дана бумажка эта имела огромную ценность, и, когда мистер Баэр умолк, мальчик подошел к нему и произнес, запинаясь, но с ясным взглядом и в той самой искренней, почтительной манере, которой его пытались научить:
– Вот теперь я скажу, что мне очень стыдно, и я прошу вас простить меня, сэр.
– То была благородная ложь, Дан, и я не могу тебя не простить. Но сам видишь, ничего доброго из нее не проистекло, – произнес мистер Баэр, опустив руки мальчику на плечи, на лице у него отражались приязнь и облегчение.
– Зато к Нату никто больше не приставал. Я затем все и устроил. А то уж больно он ходил несчастный. Мне оно легче далось, – объяснил Дан, явно радуясь возможности заговорить после долгого молчания.
– Как ты мог! Какой же ты добрый! – запинаясь, вымолвил Нат, которому очень хотелось обнять своего друга и заплакать. Два этих девчачьих поступка наверняка вызвали бы у Дана сильнейшее неудовольствие.
– Ладно, старина, теперь все в порядке, так что не дури, – сказал Дан, проглотив комок в горле и рассмеявшись, чего не делал много недель. А потом жадно осведомился: – А миссис Баэр уже знает?
– Да, она так счастлива, что прямо и не знаю, что она теперь с тобой сделает, – начал было мистер Баэр, но осекся, потому что все мальчики с радостью и любопытством обступили Дана, и поднялась страшная кутерьма.
Впрочем, Дан успел ответить разве что на дюжину вопросов, когда прозвучал голос:
– Дану – трехкратное «ура!».
И в класс ворвалась миссис Джо, размахивая кухонным полотенцем. Вид у нее был такой, будто она сейчас на радостях запляшет джигу, как плясала в детстве.
– Ну, крикнули! – скомандовал мистер Баэр, и прозвучало громоподобное «ура!», перепугавшее Асю на кухне и заставившее мистера Робертса – он как раз проезжал мимо – покачать головой и сварливо произнести:
– Не те теперь школы, что были в моей молодости!