Маленькие женщины

Дейзи ничего не знала о правах женщин: она без малейших усилий получала все, что ей требовалось, никто ей ни в чем не отказывал – и все потому, что она не брала на себя ничего непосильного, а подсознательно использовала всю силу своего влияния на то, чтобы другие даровали ей только те привилегии, право на которые она уже доказала. Нан же пробовала и то и это, прискорбные неудачи ее не смущали, а еще она свирепо дралась за право делать все то же, что и мальчики. Они над ней смеялись, отгоняли в сторонку, ворчали, что она лезет не в свое дело. Однако Нан была неукротима, и не выслушать ее было невозможно, ибо она обладала сильным характером и духом бунтаря-реформатора. Миссис Баэр ценила эти свойства, однако ее утомляла необходимость смирять отчаянные порывы к безграничной свободе, показывать Нан, что нужно порой немного подождать, научиться обуздывать свои чувства, сначала понять, как пользуются полной свободой, а уж потом требовать ее. У Нан случались моменты, когда она, покорившись, соглашалась на это, и оказываемое на нее влияние постепенно давало плоды. Она уже не заявляла, что станет машинистом или кузнецом, мысли ее обратились к сельскому хозяйству, и в этом она нашла отдушину для неукротимой энергии, кипевшей в ее маленьком теле. Впрочем, этого ей было мало, ибо шалфей и майоран были туповаты и не умели отблагодарить за проявленную к ним заботу. Нан нужен был человек, чтобы любить, заботиться и защищать, и она чувствовала себя особенно счастливой, когда малыши являлись к ней с порезанным пальцем, шишкой на лбу или синяком на коленке, чтобы она «полечила». Заметив это, миссис Джо предложила Нан поучиться, как это делать правильно, – и у Нянюшки появилась расторопная помощница, которая стремительно осваивала искусство накладывания повязок, пластырей и мазей. Мальчики начали называть ее доктором Проказницей – и ей это так понравилось, что миссис Джо однажды сказала профессору:

– Фриц, я поняла, чего не хватает этому ребенку. Ей прямо сейчас нужно что-то, ради чего стоит жить, и, если это желание не удовлетворить, из нее вырастет резкая, своевольная, сварливая женщина. Не будем смирять ее порывы, лучше постараемся обеспечить ее той деятельностью, которая ей нравится, а там постепенно убедим ее отца, чтобы позволил ей изучать медицину. Из нее получится отличный врач – она наделена мужеством, крепкими нервами, нежным сердцем и бесконечным запасом любви и жалости ко всем слабым и страждущим.

В первый момент мистер Баэр только улыбнулся, однако в просьбе не отказал и для начала посадил для Нан лечебные травы и стал рассказывать про их целительные свойства, а также позволил ей испытывать их на других детях в тех случаях, когда у них приключалось легкое нездоровье. Схватывала она быстро, запоминала крепко и своим интересом и рассудительностью очень трогала своего педагога, который не захлопывал перед ней двери знаний, ссылаясь на то, что она была маленькой женщиной.

Именно об этом Нан и думала, сидя в тот день на иве, и тут Дейзи произнесла своим нежным голоском:

– А мне нравится вести хозяйство, и я устрою Деми очень уютный дом, когда мы вырастем и станем жить вместе.

Нан решительно откликнулась:

– Ну, у меня-то нет никаких братьев, и была бы честь предложена возиться с хозяйством. У меня будет кабинет, а в нем – пузырьки, коробочки и лекарства, я буду ездить в экипаже и лечить больных. Это ух как интересно!

– Фу! Как можно терпеть все эти вонючие лекарства, мерзкие порошки, касторку, сенну и луковый сироп[318]? – воскликнула Дейзи, передернувшись.

– Самой-то мне их принимать не придется, так что подумаешь!.. Кроме того, от них люди поправляются, а мне нравится лечить. Помнишь, матушка Баэр выпила моего чая с шалфеем, и у нее перестала болеть голова, а с помощью хмеля я за пять часов вылечила Неда от зубной боли? Так-то!

– Так ты будешь ставить пиявок, отрезать ноги и выдергивать зубы? – спросила Дейзи, ужаснувшись самой этой мысли.

– Да, я все буду делать, и даже если кого совсем на куски разрежут, я все починю. Мой дедушка был доктором, и я однажды видела, как он зашивает здоровенный порез на щеке, я даже губку держала и совсем не боялась. Дедушка сказал, я очень храбрая!

– Совсем не боялась? Мне очень жалко тех, кто болеет, я люблю за ними ухаживать, вот только у меня ноги дрожат и я всегда убегаю. Я совсем не храбрая, – вздохнула Дейзи.

– Ну, станешь моей сестрой милосердия, будешь утешать пациентов после того, как я им отрежу ноги, – заявила Нан, любившая при случае подчеркнуть собственное бесстрашие.

– Эй, там, на палубе! Ты где, Нан? – раздался голос снизу.

– Мы тут.

– Вот и хорошо! – добавил голос, и они увидели Эмиля: он сжимал одну руку другой, морщась, точно от боли.

– Что с тобой? – испуганно воскликнула Дейзи.

– Заноза в большом пальце. Никак не вытащить. Посмотришь, Нанни?

– Ты ее глубоко загнал, а у меня иголки нет, – посетовала Нан, с интересом рассматривая перепачканный в смоле палец.

– Возьми булавку, – тут же посоветовал Эмиль.

– Не подходит, слишком толстая и кончик тупой.