Маленькие женщины

– Нелегкое это дело, но я обязан довести его до конца: неприемлемо, чтобы вы шпионили друг за другом, будто сыщики, и смущали тем самым всю школу. Это ты утром положил этот доллар в сарай?

Дан посмотрел ему в лицо и твердо ответил:

– Да, я.

Гул прошел по столу, Томми с грохотом уронил чашку, Дейзи воскликнула: «Я знала, что это не Нат!» Нан разрыдалась, а миссис Джо выскочила из комнаты с выражением такого разочарования, жалости и стыда на лице, что Дан этого не выдержал. В первый миг он спрятал лицо в ладонях, но потом вскинул голову, сгорбился, будто опустив на плечи тяжкий груз, и, затравленно глядя вокруг, произнес тем самым самоуверенно-бесшабашным тоном, которым говорил поначалу:

– Все это сделал я. Поступайте со мной как хотите, но больше я не скажу ни слова.

– Не скажешь даже, что тебе стыдно? – спросил мистер Баэр, сильно встревоженный этой переменой.

– А мне не стыдно.

– Я-то тебя прощаю, меня и спрашивать не надо, – сказал Томми, чувствуя, что видеть позор храброго Дана даже тяжелее, чем позор робкого Ната.

– Больно мне нужно твое прощение, – хмуро ответствовал Дан.

– Когда ты все спокойно обдумаешь, возможно, оно тебе и понадобится. Сейчас я не стану тебе говорить, как я удивлен и расстроен, но через некоторое время приду к тебе в комнату для разговора.

– Да ничего это не изменит, – объявил Дан, пытаясь говорить запальчиво, но сорвался, глянув в огорченное лицо мистера Баэра. Рассудив, что его слова – приказ удалиться, Дан покинул комнату, будто остаться в ней был не в силах.

И зря – оставшись, он узнал бы много для себя лестного, ибо мальчики принялись обсуждать случившееся со столь искренними сожалениями, жалостью и изумлением, что Дана бы это, возможно, тронуло и заставило попросить прощения. Открытию, что виноват именно Дан, не радовался никто, даже Нат, ибо, несмотря на все многочисленные недостатки Дана, его успели полюбить, ведь под грубой оболочкой в нем скрывались мужские достоинства, которые все мы уважаем и ценим. Миссис Джо была главным воспитателем и заступником Дана, ее крайне удручило то, что последний и самый интересный ее ученик так позорно себя проявил. Украсть – само по себе дурно, но еще и солгать по этому поводу и заставить другого страдать из-за ложных обвинений – во много раз хуже. Сильнее же всего ее расстроила эта попытка вернуть деньги исподтишка, ибо она свидетельствовала не только о недостатке мужества, но и о криводушии, которое ничего хорошего не сулило в будущем. Еще более мучительным оказался упорный отказ Дана обсуждать случившееся, просить прощения, выказывать укоры совести. Шли дни, Дан посещал уроки, делал свою работу – молчаливый, угрюмый, не раскаявшийся. То, как относились к Нату, видимо, послужило ему уроком, а потому он никого не просил о сострадании, отвергал все попытки с ним сблизиться и в свободные часы бродил по лесам и полям, выискивая себе товарищей среди птиц и зверей, – это ему удавалось лучше, чем удалось бы другим, поскольку он знал и любил своих меньших братьев.

– Если это затянется, боюсь, он убежит снова: он слишком юн, чтобы терпеть такую жизнь, – заметил мистер Баэр, немало удрученный бесплодностью своих усилий.

– Некоторое время назад я была уверена, что никакие искушения не сманят его отсюда, но теперь я готова ко всему, так он переменился, – отвечала бедная миссис Джо: она переживала за своего сына и не могла утешиться, поскольку ее он избегал даже упорнее, чем всех остальных, и смотрел на нее одновременно и яростным, и затравленным взглядом попавшего в западню зверька, особенно тогда, когда она пыталась поговорить с ним наедине.

Нат следовал за ним тенью, его Дан не гнал столь же грубо, как всех остальных, лишь говорил с обычной своей прямотой:

– Вы все правы, не переживайте за меня. Мне оно проще, чем было тебе.

– Но мне не нравится, что ты совсем один, – печально отвечал Нат.

– А мне нравится. – И Дан решительно уходил, порой подавляя вздох, ибо было ему совсем одиноко.

В один из этих дней он шел березовой рощей и наткнулся на своих товарищей: они забавлялись тем, что залезали на деревья и потом плавно опускались вниз на тонких и гибких стволах, клонившихся под их весом до земли. Дан приостановился, чтобы понаблюдать, но напрашиваться в игру не стал, и, пока он смотрел, настала очередь Джека. Тот, на свою беду, выбрал слишком крупное дерево: когда он раскачался, оно согнулось лишь слегка и Джек повис на опасной высоте.

– Лезь обратно, у тебя получится! – крикнул снизу Нед.

Джек попытался, но ветки выскальзывали из рук, обхватить ствол ногами не удавалось. Он дергался, брыкался, пытался уцепиться, но вскоре выдохся, бессильно повис и объявил:

– Ловите! На помощь! Буду падать!

– Да ты убьешься! – воскликнул страшно перепуганный Нед.

– Держись! – выкрикнул Дан, полез вверх и стремительно подобрался к Джеку – тот смотрел на него снизу вверх глазами, полными страха и надежды.

– Оба сорветесь! – выкрикнул Нед, пританцовывая от волнения на пригорке. Нат же воздел обе руки в обреченном стремлении смягчить падение друзей.