Маленькие женщины

То был день большой глажки, в опустевшей кухне еще горел жаркий огонь, горничные же ушли наверх отдохнуть. Нан положила нагреваться тонкую кочергу, села рядом в ожидании и закрыла лицо руками, прося о даровании внезапно потребовавшихся ей силы, отваги и мудрости; больше за помощью обратиться было не к кому, и, хотя она была еще совсем молода, она знала, чтó именно нужно сделать – если только у нее хватит духу. Любой другой пациент вызвал бы у нее невозмутимый интерес, но милый, славный Роб, гордость отца и утешение матери, любимый друг – то, что ему грозила опасность, ее страшно пугало. На чисто выскобленный стол упало несколько слезинок – Нан пыталась успокоиться, думая о том, что, скорее всего, все это пустяк, естественная, но ложная тревога.

«Нужно делать вид, что все хорошо, иначе мальчики не выдержат, начнется паника. Зачем расстраивать и пугать людей, если ничего толком не понятно? Я уж точно никого пугать не стану. Сразу же отвезу Роба к доктору Моррисону, а Дона покажу ветеринару. Потом, сделав все, что можно, мы посмеемся над своими страхами – если будет над чем смеяться – или приготовимся к неизбежному. Ну, бедняжка мой, пора».

Вооружившись горячей кочергой, кувшином воды со льдом и несколькими носовыми платками, снятыми с бельевой сушилки, Нан отправилась обратно в сарай, приготовившись сделать все, от нее зависящее, в этом непростом «экстренном случае». Мальчики сидели точно две статуи – один отчаявшийся, другой покорившийся; Нан потребовалось призвать на помощь все свое знаменитое бесстрашие, чтобы проделать необходимое быстро и ловко.

– Ну, Роб, еще минутка – и опасность позади. Стой рядом, Тед; у него может голова закружиться.

Роб зажмурил глаза, стиснул руки и сидел героем. Тед, белый, как полотно, и слабый, как девчонка, встал рядом с ним на колени; его терзали угрызения совести, а сердце останавливалось при мысли, что причина всей этой боли кроется в его своеволии. Все завершилось в один миг, и прозвучал лишь один стон, но, когда Нан обернулась к своему ассистенту, чтобы он подал ей воду, именно бедолаге Теду вода и понадобилась: он без чувств лежал на полу – жалкое нагромождение рук и ног.

Роб рассмеялся, и Нан, подбодренная этим неожиданным звуком, недрогнувшими руками перевязала рану, – впрочем, на лбу у нее выступили крупные капли пота; посему водой она обмыла и себя, и пациента номер один и только потом занялась пациентом номер два. Тед окончательно сгорел со стыда и вовсе пал духом, осознав, что подвел своих друзей в критический момент, и теперь умолял никому об этом не рассказывать, ведь он не специально. После этого, будто нарочно, чтобы довершить падение в своих и чужих глазах, он разразился истерическими рыданиями – они навлекли позор на его мужественную душу, однако сильно ему помогли.

– Ладно, ладно, все уже хорошо, незачем никому рассказывать, – отрывисто произнесла Нан, пока бедняга Тед икал у Роба на плече, бравурно рыдая и хохоча, брат же утешал его, а юная врачевательница обмахивала обоих старой соломенной шляпой Сайласа.

– А теперь, мальчики, выслушайте меня и запомните эти слова. Тревогу мы пока поднимать не станем, так как я пришла к выводу, что пугались мы зря. Когда я проходила мимо конуры, Дон лакал воду, и, как мне представляется, он такой же бешеный, как, например, я. Тем не менее, чтобы полностью снять груз с души, собраться с мыслями и спрятать от остальных пристыженные физиономии, нам стоит съездить в город к моему другу доктору Моррисону – пусть глянет на мою работу и, для пущей надежности, даст нам всем по дозе успокоительного: мы здорово переволновались. Сиди смирно, Роб, а ты, Тед, иди запрягай; я пока сбегаю за шляпой и попрошу тетушку извиниться за меня перед Дейзи. Я не знакома с этими девицами Пенниман, а она будет только рада заполучить нашу комнату в свое распоряжение на время чая; мы же спокойно перекусим у меня дома и вернемся довольные, как жаворонки.

Нан болтала, пытаясь выплеснуть тайные чувства, которые профессиональная гордость не позволяла ей демонстрировать; мальчики единогласно одобрили ее план, ведь действовать всегда легче, чем выжидать. Тед побрел к насосу – умыться и растереть щеки до прежнего румянца; после этого он отправился запрягать лошадь. Роб мирно лежал на сене, снова разглядывая бабочек, – он переживал весьма значимые мгновения своей жизни. Да, он еще был мальчишкой, но в тот день его посетила мысль о смерти, заставив обрести новую рассудительность; сильное это переживание – остановка в самый разгар бурной молодости, грозящая необратимыми переменами. Не было за Робом грехов, чтобы каяться, а прегрешений – совсем немного, была лишь целая череда счастливых, с пользой прожитых лет, вспоминать о которых было утешительно. Не было у Роба ни мучительных страхов, ни печальных сожалений, а главное, он обладал сильной и простой верой, которая его поддерживала и ободряла.