Маленькие женщины

Входит пожилая женщина, и следует красивая сцена, в которой дочь упрашивает и угрожает, целует и плачет, пока не добивается от матери неохотного согласия отпустить ее в город к богатому родственнику, и Долли, как только ее желание удовлетворено, из маленькой грозовой тучи превращается в обворожительно веселую и добрую девочку. Бедная старая женщина едва успокоилась после этого испытания, как входит сын в синей армейской форме и говорит, что вступил в армию и уходит на войну. Это тяжелый удар, но патриотичная мать выносит его мужественно, и только после того, как беспечные молодые люди торопливо уходят, спеша сообщить друзьям хорошие новости, она теряет присутствие духа. Зрелище сельской кухни становится глубоко трогательным: старая мать сидит одна, горюя о своих детях, а затем, обхватив руками седую голову и упав на колени возле колыбели, плачет и молится, и только младенец по-прежнему с ней, чтобы утешать ее любящее и верное сердце.

Всю последнюю часть сцены в зале слышались всхлипывания, а когда занавес опустился, публика была занята тем, что утирала навернувшиеся на глаза слезы, и в первый момент забыла аплодировать. Эти мгновения тишины были более лестными для актрисы, чем любые аплодисменты, и миссис Джо, стерев настоящие слезы с лица сестры и не подозревая о мазке румян на собственном носу, заявила торжественно:

– Мег, ты обеспечила успех моей пьесе! О, почему ты не настоящая актриса, а я не настоящий драматург?

– Отложи сентиментальные излияния, моя дорогая. Лучше помоги мне одеть Джози. Она вся дрожит от возбуждения, мне с ней не справиться, а ведь предстоит ее лучшая сцена, ты же знаешь.

Так оно и было, поскольку тетя написала эту сцену специально для нее, и маленькая Джози была совершенно счастлива в своем великолепном платье со шлейфом, длина которого оправдала ее самые смелые надежды. Гостиная богатого родственника была в праздничном убранстве, и сельская кузина вплыла в нее, оглядываясь на свои метущие пол оборки в таком непритворном восторге, что ни у кого не хватило духу посмеяться над хорошенькой вороной в павлиньих перьях. Она доверительно побеседовала сама с собой перед зеркалом, сообщив о недавно сделанном ею открытии: не все то золото, что блестит. Из ее слов стало ясно, что она столкнулась с искушением, более значительным, чем те, перед которыми ставила ее до сих пор девичья любовь к удовольствиям, роскоши и лести. За ней ухаживает богатый молодой человек, но честным сердцем она отвергает все, чем ее пытаются соблазнить, и, не зная, как разобраться в путанице собственных невинных желаний, горько сожалеет, что нет рядом «мамы», чтобы утешить и дать совет.

Веселый маленький танец, в котором участвовали Дора, Нэн, Бесс и несколько мальчиков, стал хорошим фоном для скромной фигуры старой женщины во вдовьем чепце, полинявшей шали, с большим зонтом и корзинкой. Наивное удивление, с которым она наблюдала за происходящим, щупала, когда никто не смотрел, дорогие занавеси и разглаживала свои старые перчатки, было изображено очень убедительно, но непритворный испуг Джози при виде матери и ее крик «Мама!» оказались такими естественными, что едва ли требовалось еще и споткнуться о собственный шлейф, бросившись в объятия, которые представлялись теперь самым надежным убежищем.

Появился богатый поклонник, и зрительный зал встречал раскатами смеха прямые вопросы и уничтожающие ответы пожилой женщины на протяжении всей беседы, которая показала девушке, как мелки его чувства и как близка она была к тому, чтобы, подобно бедной «Элизи», погубить свою жизнь. Она искренне говорит об этом молодому человеку, а затем, оставшись с матерью наедине, переводит взгляд со своего яркого наряда на потрепанное платье, загрубевшие от работы руки и ласковое лицо старой женщины, и в раскаянии, всхлипывая и целуя ее, восклицает: «Забери меня домой, мама, только с тобой я в безопасности. Я так устала от городской жизни!»

– Этот спектакль принесет тебе пользу, Мерайя; надеюсь, ты не забудешь его, – заметила какая-то леди в рядах публики, обращаясь к своей дочери, когда занавес опустился; и девушка ответила, расстилая на коленях кружевной носовой платочек, чтобы его просушить:

– Даже не знаю, почему это так берет за душу, но берет.