Маленькие женщины

С этими словами он распахнул широкие двери, и за ними они увидели молодого человека с широкой улыбкой на лице и скрипкой в руке. Не было сомнений в том, как назвать эту картину, и с криком «Нат! Нат!» все в волнении вскочили. Но Дейзи подбежала к нему первой и, казалось, совершенно потеряла по пути свое обычное спокойствие: она прильнула к нему, рыдая от неожиданного удивления и радости, слишком сильных для нее, чтобы можно было выразить их спокойно. Все было решено в ту самую минуту этими слезами и нежными объятиями, так как, хотя миссис Мег поспешно одернула дочь, сделано это было лишь для того, чтобы занять ее место. Деми тем временем с братской теплотой тряс руку Ната, а Джози приплясывала вокруг них, как макбетовские три ведьмы в одном лице, напевая самым трагическим тоном:

– Чирикалкой ты был; вторая скрипка ты теперь; первой скрипкой ты будешь![310] Будь здрав, будь здрав!

Это вызвало общий смех и сразу сделало обстановку веселой и по-домашнему непринужденной. За этим последовал град вопросов и ответы на них. И пока мальчики восхищались белокурой бородкой Ната и костюмом иностранного покроя, а девочки прекрасным цветом его лица (он был свеж и румян благодаря хорошей английской говядине, пиву и попутным морским ветрам, что так быстро пригнали его корабль домой), старшие радовались его надеждам на будущее. Конечно же, все хотели послушать его игру на скрипке, и он охотно показал им свое искусство, удивив самых критично настроенных своими достижениями в музыке даже больше, чем энергией и самообладанием, которые сделали застенчивого Ната новым человеком. А когда наконец скрипка – этот самый человечный из всех музыкальных инструментов – пропела им прелестнейшие песни без слов, он сказал, глядя на всех своих старых друзей с довольным и счастливым выражением, которое мистер Баэр называл «прочувствованным»:

– Теперь позвольте мне сыграть еще одну песню. Вы все помните ее, хотя никогда не полюбите так, как люблю я, – и, стоя в позе, которую обессмертил Оле Булль, он заиграл простую уличную мелодию. Это была та самая песня, которую он исполнил для них в тот вечер, когда впервые в жизни появился в Пламфильде. Они помнили ее и подхватили жалобный припев, точно выражавший его собственные чувства:

Какими дорогами я ни бреду,
На сердце печаль у меня.
О старой плантации думы мои,
Где милый мой дом и родня.

– Теперь я чувствую себя лучше, – сказала миссис Джо, когда они вскоре после этого толпой спускались с холма, возвращаясь в Пламфильд. – С некоторыми из наших мальчиков мы потерпели провал, но Ната, я думаю, можно считать нашим успехом, и наконец-то терпеливая Дейзи будет счастлива. Все достоинства Ната – результат твоей упорной работы, Фриц, и я от всей души поздравляю тебя.

– Ах, мы можем только сажать семя и верить, что оно попало в добрую почву. Я, конечно, сажал, но это ты следила, чтобы дикие птицы не склевали его, а брат Лори щедро поливал, так что, душа моя, поделим между собой урожай и будем рады даже самой малости.

– Я думала, что в случае с моим бедным Дэном семя упало на очень каменистую почву, но не удивлюсь, если он превзойдет всех остальных и добьется настоящего успеха в жизни. Один раскаявшийся грешник приносит нам больше радости, чем множество праведников, – отвечала миссис Джо, по-прежнему упорно цепляясь за свою «черную овечку», хотя все стадо белых топотало счастливо перед ней.