Маленький друг

Девчушки из банка заскучали – они стали разглядывать ногти, накручивать на пальцы прядки волос и наконец потянулись обратно. Аделаида, которую Эди с горечью винила в аварии (эта ее проклятая “Санка”!), с расстроенным видом отошла в сторонку, будто бы происходящее ее вовсе не касалось, и принялась болтать с миссис Картретт, своей любопытной подружкой по хору, которая проезжала мимо и остановилась поглядеть, что тут стряслось. А потом она вообще взяла, запрыгнула в машину миссис Картретт и укатила, не сказав Эди ни словечка. “Мы поехали в «Макдоналдс», съедим по бургеру!” – крикнула она Тэт и бедняжке Либби. В “Макдоналдс”! И вдобавок ко всему, когда насекомообразный полицейский наконец отпустил Эди, ее несчастная старая машинка отказалась заводиться, и Эди пришлось, расправив плечи, вернуться в выстуженный банк и спрашивать этих малолетних нахалок-кассирш, можно ли ей воспользоваться телефоном. И все это время Либби и Тэт, в жуткую жару, безропотно сидели в “олдсмобиле”.

Такси приехало быстро. Эди стояла у окна, возле конторки управляющего, разговаривала по телефону с автомехаником и видела, как Либби и Тэт идут к машине – ухватившись за руки, осторожно ступая по гравию выходными туфельками. Она постучала по стеклу, и стоявшая на самом солнце Тэт обернулась, махнула ей рукой, и вдруг, ни с того ни с сего, Эди вспомнила, как звали ее старую куклу, и даже расхохоталась от неожиданности.

– Что? – спросил механик, а управляющий – пучеглазик в толстенных очках – поглядел на Эди как на сумасшедшую, но Эди было плевать.

Ликобас. Ну, конечно. Вот как звали оловянную куколку. Ликобас – проказница, которая дерзила матери, Ликобас, которая однажды позвала Аделаидиных кукол к себе на чай, а подала им одну воду с редисками.

Когда подъехал тягач, водитель предложил подвезти Эди до дому, и она согласилась. Она не сидела в грузовике со времен Второй мировой – кабина была высокая, лезть туда с треснутым ребром – занятие не из приятных, но, как любил напоминать дочерям судья, дареному коню в зубы не смотрят.

Домой она добралась только к часу дня. Эди повесила одежду в шкаф (и только тут вспомнила, что все чемоданы так и остались в багажнике “олдсмобиля”), приняла прохладную ванну и, усевшись на кровать в одном бюстгальтере и высоких трусиках, сделала глубокий вдох и как следует себя перебинтовала. Потом выпила стакан воды, приняла эмпирин с кодеином, которые остались у нее после какого-то визита к зубному, надела кимоно и прилегла на кровать.

Спала она долго, и разбудил ее телефонный звонок. На миг ей почудилось, будто тоненький голосок на другом конце провода принадлежит ее дочери.

– Шарлотта? – резко сказала она, но ответа не было, и Эди спросила: – Простите, кто это?

– Это Эллисон. Я у Либби. Она… она сама не своя.

– Я ее понимаю, – сказала Эди и втянула воздух сквозь зубы, она резко села на кровати, и боль застигла ее врасплох. – Не стоит ей сейчас гостей развлекать. Ты бы ее, Эллисон, сейчас лучше не беспокоила.

– Не похоже, чтоб она устала. Она… она говорит, что будет свеклу мариновать.

– Свеклу мариновать! – фыркнула Эди. – Я б тоже была сама не своя, если б мне сегодня надо было еще и свеклу замариновать.

– Но она говорит.

– Беги-ка домой и дай Либби передохнуть, – сказала Эди.

От обезболивающих голова у нее была немного ватная, к тому же она боялась, что Эллисон начнет расспрашивать ее про аварию (полицейский предположил, что у нее плохое зрение, говорил что-то про окулиста, про то, что у нее могут отобрать права), и поэтому ей хотелось побыстрее свернуть разговор.

До нее донеслось какое-то сердитое бормотание.

– Это что?

– Она волнуется. Она попросила позвонить тебе. Эди, я не знаю, что делать, пожалуйста, приходи.

– С чего бы вдруг? – спросила Эди. – Дай ей трубку.

– Она в другой комнате. – Неразборчивый разговор, потом Эллисон снова взяла трубку. – Она куда-то собралась и говорит, что не знает, где ее туфли и чулки.

– Передай ей, чтоб не переживала. Чемоданы в багажнике. Она поспала?

Снова какое-то бормотание, терпение у Эди лопнуло.

– Алло? – крикнула она в трубку.

– Эди, она говорит, что с ней все хорошо, но.

(Либби всегда говорила, что с ней все хорошо. Когда у Либби была скарлатина, Либби говорила, что с ней все хорошо.)

– но она не может усидеть на месте, – голос Эллисон доносился словно издалека, будто бы она трубку толком до рта не донесла. – Она стоит посреди гостиной.

Эллисон еще что-то говорила, а Эди слушала, вот закончилась одна фраза, началась другая, и тут до Эди вдруг дошло, что она не поняла ни слова.

– Ты извини, – сухо прервала она ее, – но тебе надо говорить почетче.

Но не успела она отчитать Эллисон за невнятную речь, как возле парадной двери послышался какой-то шум: тюк, тюк, тюк, тюк – раздался бодрый перестук. Эди запахнула кимоно, затянула потуже пояс и высунулась в коридор. За дверью стоял Рой Дайал и скалился, как опоссум, ощерив серые острые зубки. Он энергично замахал ей рукой.