Маленький друг

Аделаида кокетливо рассмеялась, и, стоило Гарриет услышать этот смех, как у нее вдруг сами по себе затряслись плечи и рыдания прорвались наружу.

– Ах! – с неподдельной мукой воскликнул мистер Самнер, и на Гарриет – сквозь окно в машине – снова упала его тень. – Храни тебя Господь, девочка!

– Нет-нет. Нет, – твердо сказала Аделаида и увела его. – Оставь ее. Все с ней будет в порядке, Джон.

Дверь машины так и осталась открытой. В тишине рыдания Гарриет казались особенно громкими и отвратительными. Шофер молча разглядывал ее в зеркало заднего обзора поверх дешевой брошюрки, на обложке которой был нарисован зодиакальный круг и написано “Твой любовный гороскоп”. Наконец он осведомился:

– У тебя мама померла?

Гарриет помотала головой. В зеркале шофер вскинул бровь.

– Мама, говорю, померла?

– Нет.

– Ну и все, – он щелкнул зажигалкой, – тогда нечего и реветь. Он закурил, захлопнул зажигалку и выдохнул в окно длинную струйку дыма.

– Только тогда и узнаешь, – сказал он, – как оно, когда по-настоящему тоскливо.

Он вытащил из бардачка пару салфеток, протянул ей.

– Так кто помер-то? – спросил он. – Папа?

– Тетя, – с трудом выговорила Гарриет.

– Кто-кто?

– Тетя!

– А-а! Тетка! – он помолчал. – Ты у нее жила?

Несколько минут он терпеливо ждал ее ответа, потом пожал плечами и отвернулся – выставил локоть в окно, тихонько докурил сигарету. Другой рукой он придерживал брошюрку, которая лежала справа от него на сиденье и в которую он периодически заглядывал.

– Ты когда родилась? – вдруг спросил он Гарриет. – В каком месяце?

– В декабре, – ответила Гарриет, едва он открыл рот, чтоб повторить вопрос.

– В декабре? – он обернулся, задумчиво глянул на нее. – Стрелец, значит?

– Козерог.

– Козерог! – смеялся он неприятно и даже как-то гаденько. – Значит, ты козочка. Ха-ха-ха!

На другой стороне улицы зазвонили колокола баптистской церкви – полдень. Ледяной механический перезвон пробудил в Гарриет одно из самых первых ее воспоминаний: одетая в красное пальто Либби (осенний день, сочное небо, красные и желтые листья в канаве) нагнулась к Гарриет, обхватила ее руками за талию. “Послушай!” И они вместе слушают, как в холодном, погожем воздухе звучит жалобная нотка, которая и десять лет спустя звучит так же, как тогда – печально и зябко, будто кто-то ударил по клавишам игрушечного пианино, – нотка, которая и летом отзывается оголенными ветвями, зимним небом и потерями.

– Не против, если я радио включу? – спросил шофер.

Гарриет плакала и ничего не ответила, тогда он все равно его включил.

– А жених у тебя имеется? – спросил он.

Кто-то погудел им клаксоном.

– Хай! – откликнулся шофер, махнул рукой, и Гарриет вскинулась, будто ее током ударило, потому что на нее в упор глядел явно узнавший ее Дэнни Рэтлифф, который, судя по его лицу, был поражен не меньше нее.

Еще миг – он пронесся мимо, и Гарриет уставилась вслед непристойно задранному заду “Транс АМа”.

– Эй, слышишь чего, – все повторял шофер, и Гарриет, вздрогнув, наконец заметила, что он перегнулся через спинку водительского кресла и глядит на нее. – Жених есть, говорю?

Гарриет постаралась незаметно проследить за “Транс АМом” и увидела, как он, проехав пару кварталов, свернул налево, в сторону вокзала и заброшенных товарных складов. После угасающих нот хорала церковные колокола вдруг яростно принялись отбивать время: бам, бам, бам, бам, бам…

– А ты выпендрежница, – сказал шофер. Голос у него был игривый, кокетливый. – А то нет?

Гарриет вдруг испугалась, что Дэнни может вернуться. Она глянула в сторону похоронного бюро. На ступеньках толклись люди – несколько старичков курили, мистер Самнер с Аделаидой стояли в сторонке, мистер Самнер заботливо склонился над Аделаидой – он, что же это, прикуривает ей сигарету? Адди давно курить бросила. Но нет, вон она стоит, руки скрестила и, как-то непривычно откидывая голову, выдувает облачка дыма.

– Парни выпендрежниц не любят, – сказал шофер.

Гарриет выбралась из машины и, оставив дверь открытой, быстро зашагала в сторону похоронного бюро.

Дэнни промчался мимо похоронного бюро, затылок у него свело отчаянным, стеклянистым холодом. Воздушная, метамфетаминовая ясность отскакивала от него сразу в девять сотен сторон. Он часами искал эту девчонку, везде ее искал, прочесал весь город, объехал все жилые кварталы, бесконечно наматывал круг за кругом. И только он решил прекратить поиски, наплевать на Фаришевы приказы, и она – тут как тут.

И с кем, с Реверсом – вот ведь где самый ужас. Конечно, никогда не знаешь, где на Реверса наткнешься, у него дядя ведь – самый богатый человек в городе, и среди белых, и среди черных, ворочает огромной сетью всяких фирмочек – тут тебе и рытье могил, и подрезка деревьев, и покраска домов, и корчевка пней, и укладка кровли, и подпольное букмекерство, и техсервисы разные, да еще с полдесятка разных контор. Реверса где угодно можно было встретить – то он в Ниггертауне для дядьки арендную плату собирает, то в суде окна намывает, стоя на стремянке, а то и за рулем сидит – такси или катафалка.