Маленький друг

Настроение у Гарриет было отвратительное, настолько отвратительное, что она находила даже какое-то извращенное удовольствие в том, каким все-таки издевательством была эта футболка. Самодовольная рожица напоминала ей отца, хотя отцу радоваться было особо нечему и уж тем более думать, что Гарриет может вдруг чему-то обрадоваться. Неудивительно, что Эди его презирала. Это было понятно уже по тому, как Эди его называла: только Диксон, и ни разу – Дикс.

Гарриет уселась на подоконник и выглянула во двор, где все деревья уже покрылись летней ярко-зеленой листвой, – из носа у нее текло, а от хлорированной воды в бассейне заслезились глаза. Она так наплавалась, что руки и ноги казались ей свинцовыми, чужими, а вся комната будто покрылась темным налетом тоски, как оно всегда бывало, если долго сидеть не двигаясь. В детстве Гарриет, бывало, все повторяла себе под нос свой адрес, как если бы диктовала его инопланетянину. Гарриет Клив-Дюфрен, дом номер триста шестьдесят три по Джордж-стрит, город Александрия, штат Миссисипи, Америка, планета Земля, Млечный Путь… и от этого ощущения звенящей бескрайности, полета в разверстую черную пасть Вселенной – крохотной белой крупицы на уходящей в вечность сахарной дорожке – Гарриет иногда даже начинала задыхаться.

Она оглушительно чихнула. Брызги разлетелись во все стороны. В глазах защипало, и Гарриет, зажав нос, спрыгнула с подоконника и помчалась вниз за салфеткой. Звонил телефон, Гарриет толком и не разбирала, куда идет; у подножья лестницы, возле телефонного столика стояла Ида, и Гарриет опомниться не успела, как Ида со словами “А вот и она” сунула ей трубку.

– Слушай, Гарриет. Дэнни Рэтлифф прямо сейчас в бильярдной, и брат его там. Это они стреляли в меня с моста!

– Погоди, – Гарриет ничего не соображала. Кое-как ей удалось сдержаться и не чихнуть снова.

– Гарриет, я его видел! Он ужас какой страшный! И брат его тоже!

Хили взахлеб принялся что-то рассказывать про бандитов, ружья, грабежи и азартные игры, и постепенно до Гарриет дошло, о чем именно он говорит. Она слушала его с таким изумлением, что ей даже чихать расхотелось, но из носа у нее по-прежнему текло. и она неуклюже пыталась вытереть его о коротенький рукав футболки, изворачиваясь и вертя головой точь-в-точь как, бывало, терся о ковер кот Вини, когда ему что-то попадало в глаз.

– Гарриет? – сказал Хили, оборвав свой рассказ на полуслове.

Он так рвался поскорее рассказать ей обо всем, что и забыл, что они больше не разговаривают.

– Тут я.

Они помолчали, Гарриет слышала, как где-то в доме у Хили весело бормочет телевизор.

– Ты когда уехал из бильярдной? – спросила она.

– Минут пятнадцать назад.

– Как думаешь, они еще там?

– Наверное. Там все шло к драке. Эти дядьки, которые рыбаки, здорово разозлились.

Гарриет чихнула.

– Я хочу на него поглядеть. Сейчас сгоняю туда на велике.

– Ой. Не надо! – испуганно сказал Хили, но Гарриет уже бросила трубку.

Никакой драки не было – ну, то есть Дэнни бы и дракой-то это не назвал. Когда Одум не изъявил желания сразу отдать деньги, Фариш огрел его стулом, повалил на пол и принялся методично охаживать ногами, пока дети Одума в ужасе жались возле дверей, так что очень скоро тот уже выл в голос и умолял Фариша деньги забрать. Опасаться надо было не его, а рыбаков, захоти они – могли бы им задать жару. Но хоть толстяк в желтой рубашке и сообщил – весьма красноречиво – обо всем, что он о них думает, остальные только так, побурчали, а кое-кто, хоть и сердито, но даже и посмеялся. Они были в отпуске, прожигали денежки.

К жалобным просьбам Одума Фариш остался безучастен. Он рассуждал так: если ты не хищник, значит, ты жертва, а потому все, что ему удавалось отобрать у ближнего своего, он сразу считал своей законной собственностью. Пока Одум, прихрамывая, судорожно топтался перед Фаришем, умоляя его подумать о детишках, Фариш слушал его с приветливым участием на лице, и Дэнни подумалось, что у немецких овчарок Фариша на мордах появляется похожее выражение, когда они кошку загрызть собираются: внимательное, деловитое, проказливое. Без обид, киса. Будет и на твоей улице праздник.

Такая прагматичная жизненная философия Дэнни, конечно, восхищала, но у него самого духу не хватало поступать так же. Он закурил очередную сигарету, хотя за сегодня выкурил их уже столько, что во рту был дрянной привкус.

– Расслабься!

Реверс незаметно прошмыгнул к Одуму, хлопнул его по плечу. Казалось, его оптимизм неисчерпаем: что бы ни случилось, Реверс всегда был бодр и весел и не понимал, отчего это окружающие не спешат вслед за ним радоваться жизни.

Одум тоненько, почти безумно зарычал – рык вышел жалкий и совсем не грозный, неуклюже отшатнулся и крикнул:

– Не трожь меня, ниггер!

Реверс и глазом не моргнул:

– Братан, такому игроку, как ты, отыграться труда не составит. Будешь в настроении, заходи потом в “Эсквайр-бар”, мы с тобой что-нибудь да придумаем.

Одум споткнулся, прислонился к бетонной стене.

– Моя машина, – сказал он.

Один глаз у него заплыл, из разбитой губы текла кровь.