Маленький друг

Вдруг ни с того ни с сего у Дэнни перед глазами промелькнуло омерзительное детское воспоминание: как он в журнале для охотников и рыболовов, который отец оставил возле унитаза, наткнулся на снимки голых женщин. Возбуждение – нездоровое возбуждение из-за того, что пятна черного и розового промеж женских ног слились в одно целое с картинками на соседних страницах: на одной истекал кровью олень, у которого из глаза торчала стрела, на другой билась на крючке рыба. И все это – умирающий олень рухнул на колени, рыбина разевает рот – вдруг перемешалось с воспоминаниями о том, как бьется в его кошмаре захлебывающееся нечто.

– А ну хватит! – вырвалось у него.

– Чего – хватит? – рассеянно спросил Реверс, похлопывая себя по карманам – он искал флакончик.

– Да в ушах шумит. Никак не перестанет.

Реверс занюхал по-быстрому, сунул флакончик Дэнни.

– Ты только духом не падай. Эй, Одум, – крикнул он ему, – Господь любит неудачников поулыбчивее.

– Ох-хо, – выдохнул Дэнни, зажал нос.

Глаза заслезились, от ледяного дезинфецирующего вкуса в горле возникло ощущение чистоты, все так и засияло на сверкающей глади вод, ливнем смывших эту клоаку, от которой он уже до смерти устал – от нищеты, от этого засаленного, прелого, синюшного нутра, под завязку набитого дерьмом.

Он вернул флакончик Реверсу. Мозги как будто свежим, морозным ветерком продуло. На злачную, гадостную атмосферу бильярдной, на ее грязный истоптанный пол вдруг словно лоску навели, все вмиг стало ярким и чистеньким – вот потеха. В голове у него вдруг мелодично – дзынь! – звякнула преуморительная мысль о том, что разнюнившийся Одум как две капли воды похож на Элмера Фадда[18]: провинциальные одежки, огромная розовая голова-тыква. Долговязый и тощий Реверс, что твой Багз Банни, вдруг как из кроличьей норы выскочил, привалился к музыкальному автомату. Большущие ступни, большущие передние зубы, он даже сигарету держал, как Багз – морковку, этак франтовато.

Раздобрев, расчувствовавшись, размякнув, Дэнни вытащил из кармана скатку банкнот, выдернул двадцатку: да у него тут еще сотня таких.

– Подай ему на детишек, чувак, – он сунул деньги Реверсу. – А я на выход.

– И куда потом?

– Да просто – на выход, – услышал Дэнни собственный голос. Он неспешно побрел к машине. Субботний вечер, на улицах никого, впереди ясная летняя ночь – звездная, с теплым ветром и ночным неоновым небом. И машина у него красотка – “Транс АМ”, с люком в крыше, “жабрами” и кондиционером. Дэнни ее на днях помыл, отполировал, и теперь от нее исходило такое жаркое, такое ослепительное сияние, что она казалась Дэнни космическим кораблем, который вот-вот взлетит.

Кто-то из Одумова выводка – на удивление чистенькая девчонка, кстати, для Одума-то, да еще и черноволосая, видать от другой матери – сидела прямо через дорогу от него, возле магазина с хозтоварами. Она читала книжку, ждала своего убогого папашу. Вдруг он почувствовал, что девчонка глядит на него; она даже не шевельнулась, только в книжку больше не смотрела, она уставилась на него, давно на него таращится, под метом такое часто бывает – увидишь дорожный знак и видишь его потом еще часа два, и что-то он опять распсиховался, как тогда, из-за шляпы на кровати. Окей, спиды могут похерить к чертям твое чувство времени (поэтому-то они спидами и называются, подумал Дэнни – и его аж радостным жаром обдало, вот ведь до чего он сообразительный: на винтаре[19] ускоряешься! время замедляется!). Да, они время растягивают, как резиновую ленту, кромсают его на куски – Дэнни иногда казалось, будто все в мире смотрит только на него, даже кошки, коровы и картинки в журналах; и вроде бы уже целая вечность миновала, и облака вон полетели по небу в ускоренной перемотке, как в какой-нибудь документалке о живой природе, а девчонка все глядит на него немигающим взглядом – и глаза у нее льдисто-зеленые, как у дьявольской кошки, как у самого дьявола.

Да нет, не смотрела она на него. В книжку она смотрела, как будто она уже сто лет ее тут читает. Магазины все закрыты, машин нет, тени вытянулись, и тротуар поблескивает, будто в дурном сне. Дэнни вдруг припомнил, как однажды утром на прошлой неделе он встретил рассвет на берегу водохранилища, а потом зашел в “Белую кухню”: едва он дверь толкнул, как официантка, коп, молочник и почтальон – все разом на него так и уставились, сами, конечно, резких движений не делали, притворялись, что, мол, всего-то обернулись на звяканье колокольчика, но видно же было – настроены они решительно, и это на него, да-да, на него они смотрели, везде их глаза, так и пышут фосфоресцентной зеленью, прямо сатана с подсветкой. Он тогда уже семьдесят два часа как не спал, был весь в испарине, еле на ногах держался, думал, что сердце у него сейчас лопнет, как воздушный шарик, прямо там и лопнет, в “Белой кухне”, под колючим зеленым взглядом странной малолетки-официантки…