О маленьком лорде Фонтлерое знали не одни бедняки и фермеры. О нем так много говорили, столько ходило рассказов о его красоте, кротком нраве, его популярности, его возрастающем влиянии на графа, его деда — что слухи эти дошли до живших в соседних имениях помещиков, а отсюда распространились даже и в других графствах. Фонтлерой составлял предмет застольных разговоров; дамы жалели его мать и интересовались вопросом, действительно ли мальчик так красив, как говорили; а люди, знавшие графа и его привычки, от души смеялись рассказам об уверенности ребенка в прекрасных душевных качествах его сиятельства. Сэр Томас Эш из Эшауголла, находясь в Эрльборо, встретил раз графа и его внука едущими верхом; он остановился поздороваться с лордом и поздравить его с изменением к лучшему его вида и с выздоровлением от подагры.
— И знаете, — говорил он потом, рассказывая об этой встрече, — старик смотрел так гордо, как индейский петух, и я, по чести, не удивляюсь, потому что такого красивого, изящного мальчишки, как его внук, я еще не видывал! Прямой, как стрела, а на своем пони сидит точно кавалерист!
Так постепенно вести о ребенке дошли и до леди Лорридэйль, она слышала и о Хиггинсе, и о хромом мальчике, и о коттеджах в Графском дворе, и о многом другом — и у нее явилось желание увидать мальчика. Она уже стала придумывать средство осуществить это желание, как вдруг, к крайнему своему удивлению, получила от брата письмо с приглашением приехать с мужем в Доринкур.
— Просто не верится! — воскликнула она. — Я слышала, будто ребенок делает чудеса, и начинаю верить этому. Говорят, что брат обожает мальчика и почти не расстается с ним. А как он им гордится! Право, я думаю, что ему хочется показать его нам.
И она приняла приглашение тотчас же.
Когда они с мужем подъехали к Доринкурскому замку, было уже совсем к вечеру, и она прошла прямо в свою комнату, не видавшись с братом. Одевшись к обеду, она вышла в гостиную. Граф стоял около камина в важной, вытянутой позе; рядом с ним, в черном бархатном костюме, с большим кружевным воротником a lа Вандейк, стоял маленький мальчик, с таким красивым круглым личиком и смотревший на нее такими чудными, дышавшими искренностью глазами, что леди Лорридэйль едва не вскрикнула от удовольствия и удивления.
Здороваясь с графом, она назвала его именем, которого не употребляла со времени своего девичества.
— Э, Молинё, — сказала она, — это ребенок?
— Да, Констанция, — отвечал граф, — он самый. Фонтлерой, это твоя бабушка, леди Лорридэйль.
— Как вы поживаете, бабушка? — сказал Фонтлерой.
Леди Лорридэйль положила ему на плечо руку и, посмотрев несколько секунд на его поднятое к ней лицо, нежно поцеловала его.
— Я твоя бабушка, Констанция, — сказала она, — и любила твоего бедного папу; а ты очень похож на него.
— Я рад бываю, когда мне говорят, что я похож на него, — отвечал Фонтлерой, — потому что, кажется, его все любили — точно так же, как Милочку — бабушка Констанция (он прибавил эти два слова после короткой паузы).
Леди Лорридэйль была в восхищении. Она опять наклонилась к нему с поцелуями, и с этой минуты они стали горячими друзьями.
— А что, Молинё, — сказала она потом графу тихо, — ведь вряд ли могло бы быть лучше этого?
— Думаю, что нет, — отвечал сухо его сиятельство. — Он прекрасный мальчик. Мы большие друзья. Он считает меня самым милым и кротким из филантропов. Признаюсь тебе, Констанция, — в чем бы ты, впрочем, сама убедилась — что я предвижу некоторую опасность сделаться старым глупцом в своих чувствах к нему.
— А что думает о тебе его мать? — спросила леди Лорридэйль со свойственною ей прямотою.
— Я ее не спрашивал, — ответил граф, слегка нахмурившись.
— Так вот что, Молинё, — заметила леди Лорридэйль, — я буду до конца откровенна с тобою и скажу тебе, что я не одобряю твоего образа действия и намерена при первой возможности съездить к м-сс Эрроль; так что если ты хочешь со мною ссориться, то уж лучше выскажись сразу. То, что я слышу о ребенке, убеждает меня в том, что мальчик всем обязан ей. Нам даже дома говорили, что твои фермеры победнее уже и сейчас обожают ее.
— Они обожают его, — сказал граф, кивнув в сторону Фонтлероя. — Что касается м-сс Эрроль, ты найдешь в ней хорошенькую молодую женщину. Я несколько обязан ей за передачу части своей красоты мальчику, и ты можешь, если желаешь, отправиться к ней. Все, чего я требую, это чтобы она оставалась в Каурт-Лодже, и чтобы ты не настаивала на моем визите к ней, — и он опять несколько нахмурился.
— Однако он теперь не так ненавидит ее, как прежде — это для меня ясно, — говорила потом Констанция своему мужу. — Он до некоторой степени изменился, и, как это ни кажется невероятным, Гарри, мое мнение, что он становится похожим на человеческое существо, благодаря не чему другому, как лишь своей привязанности к этому невинному, любящему ребенку. Что ребенок любит его, в этом не может быть сомнения — стоит только увидеть, как он облокачивается на его кресло или к нему на колена. Его собственные дети сочли бы это лаской к тигру.