Маленький оборвыш

Оба они, видимо, совершенно привыкли к этому месту. Они ловко пробирались вперед, между тем как я беспрестанно натыкался на оглобли повозок, которые трудно было различить в темноте, Одна только свеча бедного старика могла сколько-нибудь освещать пространство. Все остальные огарки были окружены толпами мальчишек и взрослых, которые, присев на сыром полу и на клочках соломы, играли в карты, курили трубки и ругались самыми гадкими словами.

Наконец мы остановились.

- Стой, Смитфилд, вот наш фургон! - сказал Моулди.

Я ничего не видел, но слышал, что Моулди лезет по спицам, колеса.

- Ну, что, каково там? - спросил Рипстон.

- Отлично, - отвечал Моулди с фургона.

- Ну, полезай,- сказал мне Рипстон. - Становись ногою на колесо, я тебя подсажу.

Он действительно подсадил меня, да так энергично, что я упал на четвереньки на дно повозки.

- Ты сказал: отлично! - проворчал Рипстон, также влезая в телегу, - а соломы тут и нет!

- Ни крошки! - подтвердил Моулди.

- Я так и знал, - продолжал ворчать Рипстон. - Я, как только ступил на колесо, так сейчас почувствовал, что в этой телеге возили сегодня уголь.

- А ты бы, - заметил Моулди, - написал перевозчику, чтобы он перестал возить уголь, занялся бы перевозкою мебели да оставлял бы всякий вечер хорошую охапку соломы, не то мы переменим квартиру.

- Это еще ничего, что соломы нет, - проговорил Рипстон. Главное, неприятно, что проклятая угольная пыль постоянно лезет в нос и в рот.

- Ну как тебе здесь нравится, Смитфилд?

- Мы здесь ляжем спать?

- Это и есть наша квартира. Милости просим, будьте как дома! - любезно проговорил Моулди.

- А где же ваша постель? Ведь есть же у вас постель?

- Еще бы! Перина, набитая лучшим пухом, и целая куча подушек и простынь! У нас все есть, только вот беда, не знаю, куда все это девалось!

И Моулди принялся шарить по повозке, как будто отыскивая пропавшую вещь.

- Эх! - сказал он потом. - Толкуй ты нам о постелях! Вот наша постель! - И он стукнул каблуком о край повозки. Жестка она тебе кажется, так полезай вниз, там много мягкой грязи!

- Не слушай его, Смитфилд! - заметил Рипстон. - Сегодня здесь хуже, чем всегда, потому что нет соломы. А когда есть солома, здесь очень хорошо! Придешь сюда этак в холодную ночь, думаешь: опять ты несчастный, опять будешь спать на голых досках! Вдруг смотришь, в повозке целый ворох славной сухой соломы, в которую хоть с головой зарывайся.

И при воспоминании об этой роскоши Рипстон причмокнул языком так аппетитно, точно хлебнул ложку горячего вкусного супу.

- А вам не холодно, когда вы раздеваетесь? - спросил я.

- Не знаю! - коротко ответил Рипстон. - Никогда не пробовал.

- Я раздевался в последний раз в прошлом августе, - сказал Моулди. - Однако пора спать, давай ложиться. Кто будет подушкой? Смитфилд, хочешь ты?

Я был до того несчастен, что мне казалось все равно, чем ни быть, и потому я согласился.

- Да ты, может, не хочешь? Так ты скажи, но стесняйся! заметил Рипстон. - Ведь это как кто любит! Одному нравится, чтобы было мягко, другому - чтобы тепло. Тебе что лучше?

- Я люблю, чтобы мне было и тепло и мягко! - со слезами отвечал я.

- Ишь как! И то и другое! - усмехнулся Моулди. - Ну, слушай, хочешь быть подушкой, так полезай сюда и не хнычь! Нам плакс не нужно! Напрасно мы взяли тебя с собой!

Я поспешил уверить Моулди, что плачу потому, что не могу удержаться от слез, но что я готов быть подушкой, если он мне покажет, как это делается.

- Тут нечего показывать, - отвечал Моулди, смягчившись. Подушка тот, кто ложится вниз, так, что другие кладут на него голову. Ему от них тепло, а им мягко; это и просто и удобно.

- Ну, прочь с дороги: я буду подушкой! - вскричал Рипстон и лег в одном конце фургона. - Ложитесь на меня!

- Ложись, как я, Смитфилд, - сказал Моулди, укладываясь спать.

Но подражать его примеру было довольно трудно: он захватил для себя все туловище Рипстона, а мне предоставил одни ноги.

Роптать было бесполезно, и я постарался устроиться кое-как.

- Ты хочешь спать, Рип? - спросил Моулди после нескольких минут молчания.

- Хочу. А ты?

- Я никогда не могу спать после таких сражений. Представь себе, что на твой корабль наскакивают трое разбойников, а на тебе всего рубашка, штаны да два ножа и никакого другого оружия!

- Да, славные штуки представляют в театре! - проговорил Рипстон сонным голосом. - Спокойной ночи!

Опять наступило молчание, и опять Моулди прервал его:

- Ты спишь, Рип? Рип! Слышишь, спишь?

- Ну, уж другой раз не заманишь меня в подушки, если будешь этак болтать! - сердито отозвался Рипстон. - Чего тебе надо?

- Странный ты человек! Ты не любишь лежать и разговаривать о том, что видел!

- Из-за этакой-то глупости ты меня разбудил?

- Я хотел только спросить у тебя: как ты думаешь, разбойники бросили в колодец настоящее тело?

- Конечно! Я видел руки сквозь дырку в мешке, - насмешливо отвечал Рипстон. - И ты думаешь, там был настоящий глубокий колодец?

- Еще бы! Конечно.

- А я не слышал, как плеснула вода, - настаивал Моулди.

- Ты плохо слушал. Колодец-то ведь глубокий, сразу не услышишь, а я услышал уже через три минуты.