Маленький оборвыш

- Нравится, - отвечал я, - только жалко, что сегодня у нас было так мало удачи.

- Ну, не особенно мало, - заметил Рипстон. - Тебе, кажется, Смитфилд, было очень хорошо?

Я принял это за шутку и отвечал смеясь:

- Конечно, мне везде хорошо! Так же, как и вам!

Весело и беззаботно шли мы по улице до входа в какой-то грязный переулок. Здесь товарищи мои остановились.

- Ну, Смитфилд, - сказал Моулди, - выкладывай!

- Что такое выкладывать? - с удивлением спросил я.

- Э, да все, что у тебя есть! - сказал Рипстон. - Тот старик, с которым мы ведем дела, живет здесь.

Я решительно не понимал, чего хотели от меня мои товарищи.

Моулди принялся обыскивать меня и обшарил все мои карманы. Когда он убедился, что они пусты, лицо его выразило сильнейшую ярость.

- Вот так товарищ у нас! - вскричал он, обращаясь к Рипстону. - Славный товарищ, нечего сказать!

- Да в чем дело? - спросил Рипстон.

- У него нет ничего, решительно ничего. Хоть бы какая дрянная луковица!

- И это ты называешь быть нашим товарищем? - с укором спросил у меня Рипстон. - Хорош гусь, нечего сказать!

- Что же мне было делать, - оправдывался я, - если я нигде не мог найти работы? Ведь вы знали, что денег у меня нет. Да если бы и были, я скорей купил бы себе хлеба, чем луку!

Я никогда в жизни не видал лица, сердитее того, с каким обратился ко мне Моулди, выслушав мои объяснения. Гнев его был так силен, что он не мог произнести ни слова.

Рипстон засмеялся.

- Ну, не злись так, Моулди, - сказал он. - Смитфилд еще глуп. Смотри сюда, Смитфилд!

С этими словами он вынул из кармана своей куртки семь отличных яблок. Затем показал мне карманы своих штанов. Карманы были полны орехов.

- Зачем же это ты купил столько яблок и орехов? - спросил я.

- Зачем? Чтобы перепродать их. Я ведь торгую ими.

- Да когда же ты покупал? Я не видел...

- И тот торговец, у которого я покупал, тоже не видел: он в это время занимался с другими покупателями, и я не хотел отрывать его от дела. Понимаешь?

Я начинал понимать, и мне становилось страшно.

Я боялся даже высказать свои догадки, чтобы не вышло какогонибудь недоразумения.

- Э, что с ним толковать! - вскричал Моулди. - Он не понимает твоих намеков. Смотри сюда, Смитфилд! Видишь эти яблоки и орехи, которые добыл Рипстон? Ну, он стащил, украл их! Понимаешь? Теперь смотри сюда! Вот это украл я, и очень жалко, что мне не удалось стащить побольше. Теперь мы идем в этот переулок продавать украденное нами. Получим деньги и купим себе съестного.

Грубое признание Моулди поразило меня.

- Ну, чего же хныкать? - насмешливо вскричал он. - Неужели ты воображал, что мы благородные, благонравные, благочестивые мальчики?

- У тебя есть семья, - сказал Рипстон, - ты можешь вернуться домой, когда хочешь. Ты ведь не обязан есть тот пудинг, который мы купим себе, потому что этот пудинг достался нам нечестным путем. Иди добывай себе хлеб, как знаешь!

С этими словами они отвернулись от меня и вошли в переулок, оставив меня одного,

VII

Я начинаю работать

Я стоял на улице и должен был, как сказал Рипстон, добывать себе хлеб. Я мог убежать домой. Правда, я не знал туда дороги, но я мог расспросить у прохожих. Вполне честный мальчик не остановился бы ни перед какими трудностями. А разве я не был честен?

Я ночевал, я провел все утро, я завтракал вместе с ворами, но это мучило меня, краска бросалась мне в лицо при одной мысли об этом. Отчего же я не шел домой?

Чего я ждал? Это может спросить только тот, кто не испытал, что такое голод, страшный голод, который мучает мальчика, мало евшего накануне и с утра проглотившего всего одну чашку жидкого кофе без булки, - страшный голод, от которого по всему телу распространяется дрожь, цепенеют руки и ноги. Мысль, что Моулди и Рипстон воры, была ужасна, но мой голод был не менее ужасен.

Рипстон сказал, что я могу не есть их пудинга, если не захочу; значит, если захочу, они дадут мне поесть. И какой это, должно быть, чудный пудинг! Я его знаю, он продается во всех съестных лавках. Его делают из муки, из почечного сала и из чего-то еще необыкновенно сытного. Он такой горячий, что греет руки, пока не положишь в рот последнего куска. Его обыкновенно режут большими-большими кусками, и каждый кусок величиною с кирпич.

Картина такого огромного горячего, вкусного куска пудинга носилась у меня перед глазами, когда я увидел, что Рипстон и Моулди возвращаются из переулка.

Я спрятался за фуру с мешками муки и следил за ними.

- Ну, вот, - весело говорил Рипстон, - наконец-то мы можем позавтракать!

- Да, славные денежки дал нам старик за яблоки и орехи! ответил Моулди, весело подбрасывая и ловя на лету пять или шесть пенсовых монет.

- Но куда же запропастился Смит? Надо позвать его!

И Рипстон свистнул. Но я прижался плотно к колесу, и.они прошли мимо, не заметив меня. Я перешел дорогу и стал следить за ними.

- Вот и лавка Блинкинса, зайдем и купим себе две порции пудинга, Рип. Пускай этот дурачина Смит голодает, если ему нравится.

Моулди вошел в лавку и через несколько секунд вышел оттуда, неся на листе целую груду того самого пудинга, о котором я мечтал.