Малгобекский бастион. Поворотный момент битвы за Кавказ. Сентябрь–октябрь 1942 г.

В агитационно-пропагандистское движение включались не только старейшины – в конце концов, этот ресурс использовался и царским, и большевистским режимом всегда. Новшеством, отражающим специфику реалий советской власти, было задействование женщин-горянок в проведении агитации за всенародную борьбу с захватчиками.

29 сентября 1942 г. – в разгар сражения за Малгобек – в городском Драматическом театре имени М. Ю. Лермонтова в Грозном состоялся съезд женщин и девушек-горянок ЧИАССР. Председательствовала на съезде ингушка Ужахова. В работе съезда принимало участие большое количество женщин-ингушек, среди них Хапсат Мамиева, мать дважды орденоносца старшего лейтенанта Ахмеда Мамиева. Съезд обратился ко всем женщинам и девушкам Чечено-Ингушетии, ко всем женщинам Кавказа с призывом вести беспощадную борьбу с врагом, оказывать всемерную помощь Красной армии. Атмосферу, в которой проходил съезд, хорошо передает выступление инструктора Галашкинского райкома ВКП(б) Фатимы Хашагульговой, муж которой сражался в это время на фронте: «Провожая мужа на фронт, я, ингушская женщина, сказала: «Будь храбр, беспощадно бей врага, если придется умереть, умри смелым». Эти вариации спартанского «Со щитом или на щите» в разных формах повторялись в выступлениях участниц съезда, а лейтмотив их можно выразить фразой, вынесенной в заголовок статьи о работе съезда: «Лучше быть вдовой героя, чем женой труса» [195].

Значимость данных собраний и расчет на эффект, который они будут иметь, не скрывается советской пропагандой. Тот же «Грозненский рабочий» пишет о съезде старейшин: «Хотя на этом собрании не было никого, кроме стариков, но обращались они ко всему народу. Они – хранители традиций, обычаев своей старины знали, что их мудрое слово нужно народу» [202].

Добавим от себя – не в последнюю очередь оно нужно было режиму, который спустя всего полтора года после этого митинга отправил в казахстанскую ссылку доживших до того дня участников этого и многих других митингов, демонстрировавших верность «великому Сталину» и призывавших народ своим авторитетом и произносимыми ими речами на всеобщую поддержку власти в этот критический для нее момент.

Как видно даже из приведенных выше цитат, выступления на съездах не уступают в пафосе и даже некоей цветистости передовицам советских газет того времени. Однако в данном случае важна не форма, а суть выступлений. Современному историку, особенно критически настроенному, остается гадать, что здесь от реального настроя автора выступления, что – от пропагандистского оформления литературной частью «Грозненского рабочего».

Тем не менее в данном случае позволительно высказать предположение, что вряд ли даже те, кто из числа участников сентябрьских митингов пережил впоследствии депортацию, жалели потом о тех словах, которые произносились в те дни, и о своих призывах сражаться до последнего с иноземным врагом и не щадить в этой борьбе ни сил, ни жизни.

Прежде всего, трудно было бы, конечно, ожидать от представителей населения, уже достаточно близко познакомившегося с «прелестями» тоталитарного режима, каких-то отступлений от генеральной линии в этих речах. Но в данном случае есть все основания полагать, что выступления и на самом деле идут от сердца.

Причин тому немало. Год войны принес к уже существовавшим немалым трудностям жизни в условиях сталинского социализма новые тяготы. Подобно тому как Ингушетия, и в относительно благополучные для остальной Российской империи первые годы XX века переживавшая и социальные неурядицы, и рост преступности, и фактическое отсутствие образования и здравоохранения, с началом Первой мировой войны встретилась «с такими трудностями, которые ей еще не приходилось испытывать» [167, с. 62], так и начало Великой Отечественной войны ухудшило – как и для всей страны – повседневную жизнь людей в Ингушетии.

Это происходило хотя бы по той причине, что уровень «нулевой отметки», за которой начинается упадок, для нее и так был расположен изначально ниже, чем для многих других регионов СССР. Лишившаяся промышленности после передачи Орджоникидзе Северной Осетии, целиком аграрная, понесшая большие потери от раскулачивания и репрессий 1937 г., Ингушетия даже в сталинской семье «равных в бедности» была не на первых ролях – что серьезно контрастировало с ее развитием за десятилетие до этого на протяжении 20-х гг., в бытность Ингушской автономной областью. Призыв мужчин на фронт сделал ношу колхозного (поскольку большинство ингушей все еще были крестьянами, а соответственно загнаны в колхозы в ходе коллективизации) и плюс к нему домашнего хозяйства, оставшуюся почти целиком на ингушской женщине, поистине непосильной. Труд подростков и даже детей в этих условиях стал не просто привычным, а повсеместным. Хотя в этом плане ингушское общество всегда отличалось ранним приобщением детей к труду, но в условиях войны это явление было все же отличным от труда мирного времени, хотя бы в силу размера пайка, приходившегося на каждого малолетнего едока в мирное и военное время.