Малгобекский бастион. Поворотный момент битвы за Кавказ. Сентябрь–октябрь 1942 г.

В этих условиях слова стариков, выступавших на митинге, о собственном участии в тяжелых физических работах – как в колхозе, так и на оборонительных мероприятиях, не кажутся пропагандистской гиперболой советского официоза. Возросшие нормы поставок фронту в сочетании с оскудевшим продовольственным обеспечением (и так экстенсивная и с трудом кормившая население даже в мирное время тоталитарная экономика могла справиться с задачей обеспечения ресурсов для ведения тотальной войны и прокорма огромной армии только через еще большее ужесточение положения населения в тылу), реализация лозунга «Все для фронта!» заставляли поистине собственным желудком прочувствовать разницу между тяжелым, но сносным мирным временем и военной порой, когда оказалось, что «всегда может быть хуже» – даже несмотря на привычку ингушского крестьянина обходиться спартанскими нормами в еде, а мясо, например, есть только по праздникам, а значит – чуть ли не раз в году.

Все это даже без учета потери многими семьями своих кормильцев, ушедших на фронт (а для значительной части – уже и безвозвратной потери, поскольку немало призванных, равно как и проходивших службу в рядах вооруженных сил на момент начала войны, пали уже в первый ее год – рекордный для СССР по потерям за весь период 1941–1945 гг.), делало для ингушей, как и для всей остальной части советского народа, стремление к скорейшей победе отнюдь не пропагандистским штампом, а ненависть к вероломному врагу, по злой воле которого второй год их сыновья, отцы, братья проливали кровь, а сами они недоедали, недосыпали и изнемогали от непосильного труда, – отнюдь не ритуальной, а вполне прочувствованной, осознанной и искренней.

Во многих ингушах говорил и сильный личный мотив – мы уже упоминали о том, что многие участники митинга ссылались на факт участия своих родных и близких в вооруженной борьбе, которую вела Красная армия на фронтах, и даже на факты гибели некоторых из них. К тому же тот идеологический пропагандистский штурм, который развернул сталинский режим (надо заметить – весьма талантливо, начисто переиграв своих противников из ведомства Геббельса по другую сторону линии фронта), апогей которого наступает именно летом – осенью 1942 г., когда вышли знаменитые статья Ильи Эренбурга «Убей немца!» и стихотворение К. Симонова «Если дорог тебе твой дом», ставшие квинтэссенцией ожесточения и народа, и режима в условиях бушующей тотальной войны, – воздействовал на умы и настроения всех без исключения граждан страны, ведущей войну, не имевшую равных в истории человечества. Тем более это касалось населения областей, которых уже давно тронуло дыхание войны в виде мобилизации, бомбежек, строительства оборонительных сооружений, приема потоков беженцев, а в дни, когда проходил митинг, – и в виде распространившихся на территорию Ингушетии широкомасштабных военных действий против наступавшего врага.

Таким образом, если на старшее поколение ингушей в их намерении присоединиться к сопротивлению агрессору воздействовали такие факторы, как традиции сопротивления вооруженному врагу, вторгающемуся на родную землю (будь это средневековые кочевые завоеватели, царские каратели, белогвардейцы из Добровольческой армии или солдаты вермахта), память о совместной с большевиками борьбе с Деникиным – по праву считавшейся одной из самых славных страниц новейшей истории Ингушетии; нормы адатов и шариата, также предписывающие вооруженную защиту своего очага, – то молодое поколение, в свою очередь получившее советское образование, черпавшее информацию из советских газет, книг, радио, получило соответствующую идеологическую обработку уже из другого источника, но с тем же и даже более впечатляющим результатом. Как итог, в лице молодого поколения ингушей и вообще народов Северного Кавказа, приобщившихся благодаря системе советского образования и советской масскультуры (кинематографа, театра, литературы, радио) к новым ценностям, режим действительно получил начавшую формироваться «новую историческую общность – советский народ».

Старшее же поколение – тем более теперь, когда в условиях войны богоборческая власть стала вновь заигрывать с религией (как и в годы революции, когда обещала решать все дела «на основе шариата и революции»), – утратило одну из веских причин не поддерживать устраивающую их во многих отношениях и искренне «родную» для них советскую власть.

Не будем забывать, что для старшего поколения ингушей это была действительно «своя власть», за которую они проливали кровь за два десятилетия до описываемых событий, и новая война воспринималась ими по-прежнему как продолжение той же борьбы, которая велась ими двадцатью годами ранее.

Немалую роль играл и психологический момент. С годами борьбы за установление советской власти ассоциировались в их сознании и их лучшие годы, когда они были сильны, молоды, полны надежд – по принципу: «прошлое всегда выглядит лучше, чем оно было на самом деле».