Малиновый рассвет

– Ты до чего старуху довести хочешь?! Чтоб её на скорой отсюда увезли? За словами следи, лейтенант!

Блохин охнул, когда Гордей с силой ударил его лопатками о стену дома. Милицейская рубашка сбилась, лицо участкового раскраснелось.

– Н-нападение…

Гордей выпустил его нарочито грубо, чтобы тот с трудом удержался на ногах.

– Сыщик хренов. Сначала научись с людьми общаться. Найдётся девчонка, а ты уже старуху запугал до полусмерти.

Гордея прервали голоса, доносящиеся со стороны магазина. По лицу Блохина он понял, что тот тоже услышал. Переглянувшись, мужчины не сговариваясь прошли по дорожке, вышли за калитку и двинулись к магазину.

Прямоугольный короб сельпо остался таким же, каким его запомнил Гордей, разве что некогда розовая краска выгорела до невнятно-белёсого. На крыльце толпились деревенские и крутилось несколько дворняжек, растерянно помахивающих лохматыми хвостами.

– Да говори ты толком, что стряслось! – в сердцах воскликнула дородная женщина, прижимая пухлые руки к груди.

Приблизившись, Гордей увидел, что люди сгрудились около мальчишки лет десяти, который кривился в плаче, заикался и пытался что-то рассказать.

– Товарищ участковый, без вас никак, – произнесла, громыхая пустыми бидонами, другая женщина.

– Всем сохранять спокойствие, – пропыхтел красный Блохин, ещё не пришедший в себя от полученной взбучки.

Толпа расступилась, пропуская участкового к мальчику. Тот притих, увидев милиционера, даже как-то выправился и утёр сопливый нос.

– Раз взбаламутил столько народу, рассказывай, в чём дело.

Блохин присел на корточки перед ребёнком, а Гордей остался чуть в стороне, под раскидистой сиренью: там стояли небольшие столики, где сельчане активно торговали излишками собственных урожаев, а в удачные лета – собранными грибами и ягодами.

– В овраге девчонка л-лежит, – отрапортовал мальчик. В наступившей тишине его заплаканный голос прозвучал неожиданно громко.

Спустя секунду толпа взорвалась криками. Мальчик снова заплакал, уткнувшись лицом в халат дородной тётки, а в ушах Гордея тонко и противно загудело отключающим мозг звоном.

– Пошли, покажешь, – сипло ответил Блохин.

4.

Женщины остались позади. За мальчишкой вышли Блохин, Гордей и двое местных мужчин: крепко сбитый дед с палкой из нетолстого ствола и долговязый мужик в кепке, надвинутой почти на самые глаза. Шли довольно долго, пока, наконец, мальчишка остановился у оврага и махнул рукой в сторону смятой крапивы.

– Там она.

Его голос дрогнул, и мальчик убежал обратно к женщинам.

Блохин с Гордеем пошли первыми. Гордей и так подозревал, что они не найдут там ничего хорошего, но не ожидал, что всё будет… так.

Едва расступились заросли крапивы, он узнал ситцевое платье в цветочек, неуместно ярким пятном выделяющееся на землистом дне оврага. Вернее, ярким оставались лишь некоторые фрагменты платья – те, которые не были залиты буро-бордовым. Заскорузлая от засохшей крови ткань расходилась лохмотьями, рыжие косы растрепались, собрав комья грязи и листья, а от горла до живота по телу тянулись длинные раны, наполненные чем-то чёрным, сгустчатым.

Блохин тихо выругался и, кажется, перекрестился. Перед глазами Гордея всё стало чернеть по краям, сжимаясь в одну точку, словно мир затягивало в воронку. Он сделал шаг назад, затем ещё один. Ноги подкосились, и Гордей опустился на землю. Сердце стучало часто и мелко, в голове громыхали два имени разом:

«Нина»…

«Света»…

– Всем назад! – прокричал Блохин голосом, вновь обрётшим твёрдость. – Расходитесь по домам!

***

Следователи из райцентра опросили большинство красиловцев, а дольше всех – Гордея. О планах скорее вернуться домой пришлось забыть. Всё Красилово гудело ульем – местами испуганно, местами истерично, а кое-где – с плохо скрываемым смакующим восторгом. До позднего вечера горели огни в окнах, до полуночи местные кучковались у порога магазина, поглядывая в сторону дома Светы, где стояли две милицейские машины и одна карета «Скорой».

С третьей попытки Гордей дозвонился по единственному в деревне телефону-автомату на работу и предупредил начальника, что не выйдет в понедельник – обязан остаться в Красилове как важный свидетель. Закончив разговор, он с минуту стоял, упершись лбом в столб, а потом зашёл в новый ларёк и купил бутылку водки.

Пить у Букашкиных показалось Гордею кощунством: они и так вряд ли были в восторге от его общества (ещё и невольно затянувшегося), а тут ещё и с бутылкой… Не дойдя до калитки, Гордей сел на лавку и опёрся спиной о штакетный забор.

– Из горла пить собрался?

Гордей чуть не подпрыгнул. Из соседней калитки вышла баба Тоня и стояла, скрестив полные руки на груди. Зыбкий летний сумрак скрывал её лицо, темнели только пятна глаз и рта.

– Ну… да, – промямлил Гордей, покачав в руках бутылку. Не прятать же, в самом деле.

– Так заходи, мой Коля тоже налил. Хоть закусишь по-человечески.