Мальинверно

Нежность необыкновенная: один братец обнимал другого за шею и прижимался к нему щекой, глаза обоих закрыты.

Обезоруживающе. Одно маленькое существо своим телом защищало себе подобного, словно говоря: ты не волнуйся, братишка, я не дам тебя в обиду за пределами этого мира, который есть и останется нашим. Но чтобы защитить, он должен был родиться первым.

Чтобы защитить меня, Ноктюрн заключил сделку со смертью. Как на иллюстрации, за минуту до того как я с ним распростился навечно, он обнимал меня, как бы говоря: живи ты, а я как-нибудь обойдусь.

На этой картинке были он и я. Наша предродовая фотография. Я сделал то, чего раньше и не подумал бы сделать: взял железную линейку и по ней оторвал страницу. То, что книга была повреждена, облегчало чувство моей вины.

На улице, возле фонтана, рыли землю для укладки труб. Оглушающий стук отбойного молотка вызвал в памяти грохот пресса.

Я закрыл окна.

Посмотрел на заплесневевшие книги, которые поместил сюда в первые дни работы в библиотеке, опасаясь, что плесень перекинется на другие издания. Я их спас от печальной участи на комбинате.

За истекшие годы они пришли в полную негодность. Но и они заслуживали справедливой смерти.

Их достойные похороны не изменили бы судьбу человечества, не остановили бы процесс распада, но зато в моих глазах восстановили бы равновесие в мире.

Я надумал хоронить их по очереди. Первые уложил в коробку. Их оказалось двадцать семь штук. От них исходил неприятный и острый запах прелой бумаги, который я чувствовал, даже вернувшись домой.

Я порылся в ящике, где держал старые рамы и картины, в поисках чего-нибудь походящего для иллюстрации близнецов.

Нашел два необрамленных стекла того же размера. Поместил между ними картинку и поставил на прикроватную тумбочку.

Мой близнец, он меня обнимает и хранит.

Все, чего мне не хватает – двух сантиметров ноги, храбрости и любви, – унесено Ноктюрном.

Взамен он оставил мне жизнь.

24

Судьба их была решена: они будут похоронены, как люди. С первой же минуты пробуждения я думал, какой уголок на кладбище им отвести.

Пришел на погост с девятью из двадцати семи непоправимо изъеденных плесенью книг. Принес их в полиэтиленовом пакете: тащить всю коробку было тяжело. Ночью боль в ноге поутихла, поэтому я старался не усердствовать.

Оставил в подсобке пакет, а сам пошел на разведку. Место не должно бросаться в глаза, где-нибудь в отдалении, и минут через двадцать, кажется, нашел то, что годилось. Участок земли, огороженный цементными блоками, по периметру которого вбиты железные столбы, с них свисали остатки позеленевшей металлической сетки. Ровные параллельные борозды не оставляли сомнений в его назначении. Тот, кто разбил здесь грядки, правильно придумал. Две из четырех сторон огорода заслоняли задние стены семейных склепов, вход в которые был с другой стороны. Чтобы увидеть это место, к нему надо было специально идти.

Я вернулся в подсобку. Там лежал рулон металлической сетки, скорее всего, остаток той, что использовалась в обнаруженном мною месте. Рулон, моток проволоки и плоскогубцы уложил в тачку. Снял старую сетку и натянул новую. Высота – полтора метра, вполне достаточно. Обнес с двух сторон, оставив узкий проход на участок возле кладбищенской стены. Остаток сетки отвез в подсобку, поставил на место. Там, в углу, где я держал инструменты, обнаружил ведро для штукатурки, в нем лежали зеленые пластмассовые таблички с названиями растений. Когда я их впервые увидел, то не понял, для чего они нужны на кладбище. Сейчас, в свете моей идеи, они наполнялись смыслом. Я представил загадочного огородника, высаживающего ростки и устанавливающего таблички, чтобы помнить, где заканчивается савойская капуста и начинается клубника на унавоженной человеком земле.

Тут таблички и пригодились. Я положил их в тачку вместе с картонными листами, взял черный фломастер, тяпку, пакет с книгами и вернулся на свой огород.

Решил начать с левого угла, следуя по ходу бороздок. Вырыл лунку, положил в нее первую книгу и засыпал землей. Разрезал картон по размерам табличек и написал название книги: Бруно Чиконьяни. Сорокопут. Изд-во Мондадори, 1943. Приклеил картонку к табличке с названием какого-то растения и воткнул в землю, где лежала покойница. Вырыл еще восемь лунок такого же типа на расстоянии тридцати сантиметров одна от другой и похоронил оставшиеся книги. Подписал картонки с соответствующими названиями, начиная с Альфредо Панцини. Джельсомино, шут короля. Изд-во Мондадори, 1931 и заканчивая Франческо Дзакконе. Моя родная земля, 1956, и установил их на могилах.

Закончив, я окинул взглядом свою работу и остался доволен: книги, захороненные как люди, как брошенные в землю семена, возможно, дадут всходы, и вырастут новые породы растений, со словами вместо листьев и пробелами между ними.

На картонном листе написал большими буквами «КЛАДБИЩЕ КНИГ» и вывесил его на стене семейного склепа, видимой только мне.