Малый дом в Оллингтоне. Том 1

После этого ничего больше не было сказано. Кросби и Лили вошли в церковь вслед за сквайром и вместе с другими расположились на фамильных скамьях. Сквайр сел отдельно от других, в уголок, который он занимал после смерти своего отца и оттуда делал возгласы громко и внятно – так громко и так внятно, что в этом отношении с ним никоим образом не мог сравняться приходский дьячок, несмотря на все усилия.

– Нашему сквайру хочется быть и сквайром, и священником, и дьячком, и всем чем угодно. Да, пожалуй, он и будет, – говаривал бедный дьячок, жалуясь на притеснения, которые испытывал со стороны сквайра.

Если молитвы Лили и были прерываемы ее новой печалью, то, мне кажется, ей можно простить эту вину. Она знала очень хорошо, что Кросби не намерен больше оставаться в Оллингтоне. Она не хуже Кросби знала день, когда кончался его отпуск, и час, когда ему следовало явиться на службу. Она приучила себя к мысли, что ему нельзя оставаться в Оллингтоне до конца отпуска, и теперь испытывала то неприятное чувство, которое испытывает ученик, когда совершенно неожиданно объявят ему, что последняя неделя его каникул должна быть отнята у него. Печаль Лили была бы гораздо легче, если бы она заранее знала о дне разлуки. Она не винила своего жениха. Она даже не допускала мысли, что Кросби должен оставаться при ней до конца отпуска. Она не позволяла себе предположения, что Кросби в состоянии сделать что-нибудь для нее неприятное. А между тем она чувствовала свою потерю и, становясь на колена во время молитв своих, не раз отирала невольно вытекавшую слезу.

Кросби тоже думал о своем отъезде, причем гораздо более, чем следовало бы в то время, когда мистер Бойс произносил проповедь.

– Как легко слушать и понимать его, – отзывалась обыкновенно мистрис Харп о преемнике своего мужа, – он никого не затрудняет своими доводами.

Кросби, быть может, находил гораздо больше затруднений, чем мистрис Харп, и, вероятно, углубился бы в размышления, если бы доводы были глубокомысленнее. Необходимость слушать человека, который говорит обыкновенные вещи, оказывается иногда весьма тяжелой. В нынешнем случае Кросби вовсе не обращал внимания на эту необходимость и вполне предался размышлениям о том, как лучше объясниться ему с Лили до своего отъезда. Он хорошо припоминал некоторые слова, сказанные в ранний период своей любви, слова, которыми выражалось его намерение не откладывать надолго день свадьбы. Он припоминал также, как очаровательно убеждала его Лили не торопиться. И теперь он должен был отречься от того, что было сказано тогда. Он должен был отказаться от своих собственных доводов и объявить Лили, что ему желательнее отложить день свадьбы на неопределенное время. Это такая задача, которая, по моему мнению, всегда должна быть крайне неприятна для человека, давшего слово жениться.

«Сегодня же решу это дело», – сказал Кросби про себя, когда по окончании проповеди мистера Бойса склонил лицо к ладоням в знак выражения благодарности.

Так как оставалось только три дня, то, разумеется, ему необходимо было решить это дело безотлагательно. Лили не имела состояния, и потому не вправе была сетовать на продолжительность отсрочки дня свадьбы. Это было у него главным аргументом. Но он часто говорил себе, что Лили имела бы полное право сетовать, если б оставалась хотя на день в неведении по этому вопросу. И зачем он так опрометчиво произнес эти слова и поставил себя в затруднительное положение, поступил совершенно как школьник или как Джонни Имс? Каким он был глупцом, если не помнил себя, послушался велений сердца, не посоветовавшись с холодным рассудком, если забыл при этом случае все то, что следовало бы сделать Адольфу Кросби! И потом вдруг мелькнула мысль, что действительно ли еще его можно назвать глупцом. Подавая руку Лили при выходе из церкви, он при этой мысли пожал плечами. «Теперь уж это слишком поздно», – сказал он про себя и, обратившись к Лили, сказал ей несколько приятных слов. Адольф Кросби был умный человек, но он желал бы быть и честным человеком, если бы искушения к обману не оказались для него слишком велики.

– Лили, – сказал он, – после завтрака не хотите ли прогуляться со мной по полям?

Прогуляться с ним по полям! Разумеется, она хотела. Ведь оставалось только три дня, так неужели же она не согласилась бы отдать ему все минуты этого времени, если бы только он пожелал воспользоваться ими? После обедни они завтракали в Малом доме. Мистрис Дейл обещала присоединиться к обществу обедающих за столом сквайра. Сквайр не имел привычки завтракать, оправдывая это тем, что завтрак сам по себе вещь весьма дурная. «Однако в своем доме он завтракает, – говорила впоследствии мистрис Дейл в разговоре о сквайре со своей дочерью Белл. – Я часто видела, как он выпивал бокальчик хереса[32]». Вспоминая об этом, мистрис Дейл готовила себе обед. Если сквайр не хотел завтракать за ее столом, то и она не хочет обедать за его столом.