Малый дом в Оллингтоне. Том 1

Правда, такой человек, как Кросби, не мог составить блистательной партии для дочери графа. Подобная женитьба была бы жалким торжеством. Графиня, заметив в течение минувшего лондонского сезона, каким образом шли дела Александрины, сделала ей предостережение, даже выговор за ее неблагоразумие. Но ее дочь оставалась благоразумной четырнадцать лет, так что оно обернулось для нее в невыносимо тяжелую ношу. Сестры Александрины держались этого пути еще дольше и наконец бросили его с отчаянием. Александрина не говорила своей матери, что ее сердце уже перестало подчиняться благоразумию и что она навсегда посвятила себя Кросби. Она лишь выказывала недовольство и говорила, что сама очень хорошо знает, что делает, и в свою очередь бранила мать, принудив леди Де Курси заметить, что борьба с дочерью стала очень тяжела. Притом тут были и другие соображения. Мистер Кросби не имел своего состояния, но он был человек, из которого с помощью фамильного влияния и при его способностях можно было бы что-нибудь сделать. Он не был таким безнадёжным куском теста, которого не могла заставить подняться никакая закваска. Это был человек с таким положением в обществе, которого не постыдилась бы ни сама графиня, ни ее дочери. Леди Де Курси не выразила прямого согласия на ведение атаки, но мать и дочь понимали друг друга и соглашались, что составленный план можно допустить к исполнению.

Между тем совершенно неожиданно приходит известие об оллингтонской девушке. Леди Де Курси не сердилась на Кросби. Сердиться за такие вещи было бы бесполезно, глупо и даже неприлично. Это была часть игры, которая казалась для нее такой же естественной, как ровное поле для игрока в крикет. Ведь следует признать: человек не может всегда выигрывать в какой бы то ни было игре. Она нисколько не сомневалась в том, что Кросби помолен с Лилианой Дейл, как не сомневалась и в том, что Кросби стыдится этой помолвки. Если бы он действительно любил мисс Дейл, он бы не оставил ее и не приехал в замок Курси. Если он действительно решился жениться на ней, он не стал бы отметать все подозрения относительно своей помолвки, давая ложные ответы. Он забавлялся с Лили Дейл, и надо полагать, что молоденькая девочка думала о своем замужестве не очень серьезно. С этой точки зрения и в этом благоприятном свете леди Де Курси смотрела на вопрос о женитьбе Кросби.

Кросби должен был до обеда написать письмо Лили Дейл. Он обещал сделать это немедленно по приезде – и знал, что на целый день опоздал исполнить свое обещание. Лили говорила ему, что будет жить его письмами, и потому необходимо было немедленно предоставить ей пищу для поддержания жизни. Он отправился в свою комнату значительно раньше обеда, достал перо, чернила и бумагу.

Да, Кросби достал перо, чернила и бумагу и потом увидел, что нет ничего труднее начала. Прошу заметить, что Кросби был человеком не совсем бессовестным. Он не мог сесть и писать письмо под диктовку своего сердца, ведь он понимал, что тогда каждое слово в его письме была бы чистейшая ложь. Он был светский, непостоянный человек, весьма склонный много думать о себе и приписывать себе качества, которых вовсе не имел, но Кросби не мог с преднамеренной жестокостью лгать женщине, которую поклялся любить. Он не мог написать Лили письмо, проникнутое горячим чувством любви, не принудив себя хоть на время почувствовать к ней истинную теплоту. Поэтому Кросби долго сидел с сухим пером, стараясь изменить направление своих мыслей, которые хитрость графини Де Курси успела направить во враждебное к Лили и Оллингтону русло. Он должен был бороться с самим собой, делая усилия, чтобы начать письмо, то есть попытки, которые бывают часто безуспешны. Иногда легче поднять пару стофунтовых гирь, чем упорядочить в голове несколько мыслей, которые в другое время, когда и не нужно, мчатся одна за другой без всякого понуждения.

Наконец он поставил месяц и число, но в это время кто-то постучался в дверь и вслед затем в комнату вошел достопочтенный Джон:

– Послушай, Кросби, вчера перед обедом ты что-то говорил о сигарах.

– Ни слова, – отвечал Кросби несколько сердитым тоном.

– Так это, должно быть, я говорил. Вот что, возьми-ка свою коробку с сигарами и приходи в шорную[52], если не хочешь курить здесь. Я устроил там маленький приют, мы можем ходить туда и заглядывать в конюшню.

Кросби желал, чтобы достопочтенный Джон провалился сквозь землю.

– Я должен писать письма, – сказал он, – кроме того, я не имею привычки курить до обеда.

– Вот еще вздор. Я выкуривал с тобой сотни сигар до обеда, уж не хочешь ли ты обратиться в такого же скрягу, как Джордж и ему подобные? Не знаю, право, что делается нынче на свете. А! Тебе верно запретила курить маленькая девочка – оллингтонская невеста?

– Маленькая девочка… – начал было Кросби, но потом решил, что нехорошо было бы для него говорить с таким товарищем об этой девочке. – Без шуток, – сказал он. – Мне нужно написать несколько писем и сегодня же отправить на почту. Моя коробка с сигарами на туалетном столике.