Малый мир. Дон Камилло

За ее плечами все это время стояли и мрачно смотрели самые суровые красные в округе. Руки их были сложены на груди, зубы сжаты, лица непроницаемы. Но никто не осмелился сказать ей хоть полслова.

Поленница у синьоры учительницы была за домом, в огороде. Она была всегда полна и отлично сложена, потому что время от времени по ночам кто-нибудь перелезал через забор и подкидывал туда полено-другое или вязанку хвороста. Но зима в этом году была долгая, а на хрупких, сгорбленных плечах старой учительницы лежало тяжелое бремя долгих прожитых лет, и протянуть такую зиму ей было не по силам. Ее долго не видели на улицах городка, а сама она уже перестала различать даже восемь яиц, присланных вместо заказанных двух. И вот однажды, во время заседания коммунального совета, Пеппоне доложили, что синьора Кристина прислала за ним, и чтобы он поторапливался, а то она не намерена дожидаться его, чтобы помереть.

Дона Камилло позвали еще раньше, и он сразу побежал, потому что понимал, что счет идет на часы. В домике синьоры он увидел большую белоснежную постель, в которой лежала такая крошечная, такая хрупкая старушка, совсем как дитя. Но синьора Кристина вовсе не впала в детство — как только она увидела огромную черную фигуру дона Камилло, она тоненько засмеялась.

— Ну что, надеетесь, что я сейчас буду каяться в куче мерзопакостей, которую наделала за свою жизнь? Ничего подобного, достопочтенный! Я позвала вас, потому что хочу умереть со спокойной душой, без всяких обид. Поэтому я прощаю вам разбитый горшок герани.

— А я прощаю вам, что вы обзывали меня попом-большевиком, — прошептал дон Камилло.

— Спасибо, это лишнее, — отрезала учительница. — Дело ведь в том, с какими намерениями что-то говорится. Я называла вас большевиком так же, как Пеппоне ослом — без всякого намерения обидеть.

Дон Камилло нежно заговорил, пытаясь убедить синьору Кристину, что на пороге вечности нужно забыть все мирские дрязги, что тот, кто надеется попасть в рай…

— Надеется? — перебила его синьора, — Я совершенно уверенна, что туда попаду.

— Это грех гордыни, — мягко напомнил дон Камилло. — Никто из смертных не может быть уверен, что всю свою жизнь провел, безукоризненно соблюдая божественные установления.

Старая учительница улыбнулась.

— Никто из смертных, кроме синьоры Кристины, — ответила она. — Потому что синьоре Кристине сегодня во сне явился Иисус Христос и сказал, что она пойдет прямиком в рай. Поэтому я совершенно уверена. Если только вы не намерены утверждать, что понимаете в этом лучше Христа.

Перед лицом такой ясной, такой неукротимой и несгибаемой веры дону Камилло оставалось только поклонится, встать в уголке и молиться.

И тут пришел Пеппоне.

— Я прощаю тебе лягушек и прочие мерзости. Я знаю, что, в сущности, ты не так уж и плох, и буду просить Бога простить тебе твои тяжкие грехи.

— Синьора, — развел руками Пеппоне, — но я никогда не совершал тяжких грехов.

— Не лги, — синьора Кристина была сурова. — Ты и другие такие большевики выгнали нашего бедного короля, заточили его на бесплодном острове и обрекли на голодную смерть его и его бедных детей.

По щекам синьоры потекли слезы. У Пеппоне при виде слез такой крошечной старушки возникло желание громко закричать.

— Это неправда! — воскликнул он.

— Еще как правда, мне сказал синьор Билетти, а он каждый день слушает радио и читает газеты, — всхлипнула синьора Кристина.

— Завтра же этому реакционеру начищу рожу, — промычал Пеппоне. — Дон Камилло, ну хоть вы скажите ей, что это не так.

Дон Камилло подошел к кровати.

— Синьора, вас дезинформировали, нет никаких островов, никакой голодной смерти, вас ввели в заблуждение.

— Ну, слава Богу, — с облегчением вздохнула старушка.

— Да и выслали его не одни только мы, — гнул свое Пеппоне. — Был референдум, и тех, кто его хотел, оказалось меньше, чем тех, кто его не хотел, вот он и уехал, и никто ему ничего не делал и не говорил. Так устроена демократия!

— Причем тут демократия?! — заметила учительница строго. — Королей не высылают!

— Простите, — сказал Пеппоне и покраснел.

Да и что он мог еще ответить?

Потом синьора Кристина перевела дух и вновь заговорила.

— Ты теперь мэр, и вот тебе мое завещание. Дом и так не мой, а тряпье раздай тем, кому оно нужно. Книги забери себе. Они тебе пригодятся, тебе нужно учиться писать, и повтори спряжение глаголов.

— Да, синьора, — ответил Пеппоне.

— Похороны я хочу без музыки, музыка — вещь несерьезная. И без траурных катафалков. Хочу, как в старые времена, чтобы гроб несли на плечах. А на гробе хочу, чтобы лежал мой флаг.

— Да, синьора, — ответил Пеппоне.

— Мой флаг, что висит за шкафом. Мой флаг — с гербом[38].

Вот и все, что она сказала. Потому что потом она прошептала:

— Благослови тебя Бог, мальчик мой, хоть ты и большевик. — Закрыла глаза и уже их не открывала.

* * *

Утром следующего дня Пеппоне созвал представителей всех политических партий. Они собрались, и он сообщил им о смерти синьоры Кристины и о том, что городское самоуправление в знак народной признательности учительнице берет на себя организацию торжественных похорон.