Вот и возникает парадоксальная ситуация: иногда, чтобы составить эффективную программу, нужно свести задачу к набору нескольких более сложных
задач, но зато аппаратно реализованных, «впаянных в железо». Про задачи, легко сводимые к аппаратно реализованным функциям, говорят, что они имеют аппаратную поддержку. Отсюда и термин «языковая поддержка»: заданная ребёнку простая задача сводится к более сложной, но уже предварительно решённой в нашем естественном языке.Есть такая очень странная душевная болезнь — ранний детский аутизм (правильнее было бы говорить просто аутизм, так как взрослые аутисты тоже существуют). Происхождение этой болезни во многом загадочно, а методы лечения напоминают скорее искусство, нежели следование каким-то рецептурным схемам. Основная особенность аутистов состоит в том, что они испытывают большие трудности в общении с другими людьми. С этим связаны и другие отклонения в развитии. В контексте нашего обсуждения аутизм интересен тем, что предоставляет множество примеров явления, противоположного вербализму: тяжёлые нарушения речевого развития нередко соседствуют с высокоразвитым интеллектом, с высочайшими способностями к решению задач логико-математического плана и вообще повышенным интересом к интеллектуальным сферам деятельности. В этой связи нередко возникают споры о том, являются ли аутичные дети умственно отсталыми. Клара Парк, мать аутичной девочки, в своей книге «Осада»[28]
вспоминает, как она привела дочь в школу для умственно отсталых детей. Девочка на три-пять лет опережала своих одноклассников по умению решать математические задачи, но столь же сильно отставала от них в умении составить простейшую фразу типа «А что сегодня на завтрак?». Создавалось впечатление, что она обращается с родным языком как с иностранным — каждую фразу ей приходилось конструировать с помощью сознательного процесса построения предложений по определённым правилам. Очень характерна также и разница в трудности освоения слов разного типа: такие слова, как «семиугольник» или «сумма», не вызывали никаких проблем; а вот смысл слов «я» или «да» девочка не могла усвоить в течение нескольких лет.Фактически спектр отклонений от нормы оказывается гораздо шире, чем в приведённых выше примерах; именно с этим и связана моя оговорка: как минимум
два интеллекта. Целые россыпи примеров можно найти, например, в книгах нейропсихолога Оливера Сакса «Антрополог на Марсе» и «Человек, который путал свою жену со шляпой»[29]. Доктор Сакс рассказывает истории людей, которых психологи когда-то, в эпоху до политической корректности, окрестили «гениальными идиотами». Например, Стивен Уилтшир. Он не только плохо говорит — на этот раз и настоящая умственная отсталость не вызывает сомнений. Например, он оказался неспособен понять, почему машинам трудно съезжать с крутой горы. И в то же время Стивен — гениальный рисовальщик. Альбомы с его рисунками охотно раскупаются и вызывают восторг и у любителей, и у профессионалов. Или аутичная девочка Надя: другой автор посвятил ей целую монографию. В возрасте трёх с половиной лет она начала рисовать лошадей; при этом она каким-то образом миновала все обычные промежуточные стадии рисующих детей. Все дети начинают с бессмысленных каляк, потом переходят к схематическим «головастикам» — кружочкам с палочками и т. д. Надя же сразу начала рисовать профессионально: передача пространства, движения, полутонов, перспективы — всё в её рисунках было сразу и без подготовки на таком уровне, какого наиболее талантливые дети (такие, как Пикассо) достигают не ранее, чем к десяти годам. При этом она постоянно экспериментировала с разными углами зрения, ракурсами и перспективами. Как если бы там, где у нормальных детей вырастает орган речи, у Нади вырос орган рисования. Сакс рассказывает нам о Мартине, умственно отсталом музыканте, любимым композитором которого был Бах. Автор долго не мог понять: как же так, ведь Бах, казалось бы, такой интеллектуальный композитор! Постепенно, однако, стало ясно, что Мартин обладает особого рода музыкальным интеллектом, с помощью которого понимает — хотя и не может сформулировать — сложнейшую структуру вариаций, инверсий, сочетания голосов в каноне или в фуге и многие другие вещи. Постараемся понять: если бы мы не учили в школе грамматику, мы бы, может быть, даже не догадывались о её существовании — и при этом склоняли бы и спрягали все слова и строили фразы в полном соответствии с её правилами. Наш языковой интеллект функционировал бы с ничуть не меньшей эффективностью. (Кстати, языки тех народов, которые никогда не знали ни письменности, ни науки, по сложности ничуть не уступают нашим.) Вот так же и у Мартина: его имплицитный, неосознаваемый музыкальный интеллект был на высочайшем уровне. Но объяснить «музыкальную грамматику» нам с вами он бы не смог, да и чужих объяснений бы не понял, так как был умственно отсталым.