Часть 2
1
Стакан может быть наполовину пуст и так же может быть наполовину полон. Во всяком случае, такая философия допустима. А вот интересно, можно ли то же самое сказать о собственной роже? Хозяин посмотрел в зеркало и окликнул:
— Мамед!
— Да, хозяин, — отозвался араб, в ванную комнату он заходить постеснялся.
— Скажи мне, философ, я наполовину брит? Или наполовину не брит?
— Вы полностью в ванной комнате, хозяин, — бодро отозвался тот. — И я жду не дождусь, когда вы полностью бритым выйдете к завтраку.
Хозяин усмехнулся:
— Тебе не кажется, что в этом есть доля фатализма? — полюбопытствовал он и принялся соскребать остатки щетины. Впрочем, Мамед его вопроса скорее всего не услышал, потому как ответа он так и не дождался.
К завтраку хозяин вышел через десять минут. Умытым, подтянутым, гладко выбритым, но в халате. На удивленный взгляд Мамеда ответил небрежно:
— Мне лень. У меня дурное настроение.
— И кто будет управлять государством, пока оно у вас дурное, господин президент?
— Тот, кто занимался этим последние пятнадцать лет. Народ.
— И кухарка может, — процитировал араб. — Ну-ну. А если серьезно?
— А если серьезно, — хозяин потянулся за кофейником, — я же ничего не решаю. Все решают они. И управляют они.
— Они не народ.
— В каком-то смысле и они — народ.
Кофе горячей черной струей ударил в белый фарфор чашки, заполняя ее, поглощая всю белизну. Черный парующийся кофе.
— Знаешь, Мамед, я вот о чем подумал. Если в белую чашку налить черного кофе, она станет черной. Но если кофе выпить, она не станет опять белой. Чтобы вернуть чистоту, надо вымыть чашку. Потратить силы и время, а не ждать, что все очистится только потому, что ты выпил кофе и получил удовольствие.
— Простите, хозяин, — араб снова смеялся одними глазами. — Но метафоры с утра вам не удаются. Что вы хотели этим сказать?
— Только то, Мамед, что, загадив все вокруг, глупо ждать, что все само собой очистится. Надо брать швабру и отмывать.
— И уборщица может управлять государством, — язвительно заметил араб. — И привести в конце концов государство к бардаку, который почему-то называют анархией.
— Что-то ты слишком говорлив сегодня, — проворчал хозяин, без удовольствия пригубив кофе. — Кроме того, я никогда не был уборщицей или кухаркой. Инженером был, книготорговцем, грузчиком, лекции читал в одном смешном университете. А вот уборщицей или кухаркой не довелось.
Он сделал большой глоток и поглядел на араба:
— Что сидишь как пень? Набей-ка мне лучше трубку.
Мамед молча кивнул и взялся за дело. Табак исчезал в чашке, легко придавливался топталкой. Араб обращался с табаком и утопкой споро и умело. Наконец протянул набитую трубку хозяину. Тот принял с удовольствием, на лице проступило блаженство.
Хозяин шваркнул спичкой и, поджигая табак, потянул воздух в легкие, пока тот не наполнился ароматным дымом.
— Вообще-то говоря, — пропыхтел выпуская клубы дыма, — трубку не курят, трубкой дышат. Но если я ради никотина начну курить еще и сигареты, прощайте легкие.
— Кофе и табак вредны для здоровья. Тем более натощак, — пожурил араб.
— Плевать. Я давно уже распрощался с мыслью о скорой и легкой смерти. Так что придется жить с этой чернотой дальше. Жить в ожидании чего-то, неизвестно чего. И смотреть, как отживают свой век остатки того, что еще не умерло.
Дым сизыми плотными клубами зависал в воздухе, неторопливо распространялся по комнате.
— У вас по утрам в последнее время слишком пасмурное настроение, хозяин. Они знают, что делают. Так что не думаю, что все совсем уж плохо. Кроме того, у вас всегда есть шанс взять руль в свои руки.
— Нет. Я никогда не руководил сам, Мамед. Сперва мной управляли силовики, потом пришли эти…
Он поводил рукой с трубкой, пытаясь подобрать верное определение, но не нашел слов и снова меланхолично задымил, словно бы пытаясь изобразить паровоз.
— Так, значит, самое время начинать действовать самостоятельно, — подбодрил араб.