Мама

Бело-розовая девчушка с прямым носиком и светлой пальмочкой волос, стянутых бантом над головой. Зашеп­талась с соседкой. Пришлось сделать замечание. По­краснела ужасно, стоит, лапочки дрожат на крышке пар­ты... Со стороны смотреть — и то жалко, а ей-то каково: она-то видит себя в самом центре!

Теперь не упустить момент, заметить, когда она под­нимет руку, дать ей ответить хорошо, похвалить.

Ведешь урок дальше, а ее не упускаешь из виду. Так и есть. Самолюбива и старательна. Вот уже тянется вверх ручонка... Эх, опустила, засомневалась в себе. Теперь нужно посмотреть прямо ей в лицо, подбодрить:

— Ну-ка, Люба, ответь...

Расцвела. Ответила.

— Молодец! Садись.

Села Люба. Румянец еще жарче. Но это уже счаст­ливый румянец.

После первого урока пропали два ученика — заблуди­лись на перемене.

Зато постучался в дверь чужой мальчик, совсем не­счастный:

— Это первый «В»?

— Нет, это первый «Б». Да ты не плачь. Вторая дверь по коридору направо.

Наивны до предела. В конце второго урока, по обы­чаю, показывала своим новичкам школу.

— Вот здесь — буфет, будете тут завтракать. Это — наш физкультурный зал. А внизу — раздевалка. Тихо, тихо, все вместе будете спускаться по лестнице и брать пальто.

Показала и более интимные уголки: мальчикам — отдельно, девочкам — отдельно. И вдруг на пороге ком­наты для девочек горько, навзрыд расплакалась самая крошечная ученица.

— Тетя, а если мне не хочется!

Думала, бедняжка, что и сюда заставят приходить всем коллективом!

Даже не засмеялись другие: в семь лет чувство юмора не очень развито.

Хорошо, что взяла первый класс. И жалко, что слиш­ком быстро вертится Земля: в сутках двадцать четыре часа — маловато! Впрочем, сутки — понятие растяжимое.

За одни сутки можно двадцать раз сменить пеленки своему малышу, пять-шесть раз его покормить, два раза погулять, в промежутках состряпать завтрак, обед и ужин, а после ужина лечь без сил.

А можно полдня провести в школе, где сорок чужих малышей, и в каждого вкладывать себя всю. Потом до­мой вернуться к своим двум, прихватив с собой восемь­десят тетрадей... Такой день кажется гораздо длинней и содержательней.

Но все это возможно потому, что сидит с твоей доч­кой и заведует ее пеленками другая женщина, а твой сын под бдительным оком воспитательницы поет в детском саду: «Каравай, каравай, кого хочешь выбирай!»

Но ведь сын Варвары Андреевны учится в школе, и только дело случая, что он не в первом классе.

А в детском садике Димкином вдруг заметила, что у доктора знакомое лицо. Оказалось, что встречались на родительском собрании — это мать Любы, девчушки, ко­торая получила замечание в первый день и дрожали у нее лапочки на крышке парты.

XXXIII

И вот еще что в голову пришло один раз.

Вечером задержалась на педсовете, стояла на школь­ном дворе с огромной стопкой тетрадей. Вторая смена кончилась, выходили из школы пятые и шестые классы.

А что, если довести своих до четвертого класса, а тем временем заочный институт будет уже окончен и можно будет преподавать в средней школе?.. Что, если стать классной руководительницей у тех же ребят, когда они перейдут в пятый? Загорелось узнать, возможно ли это.

У кого спросить? Завуч опять болеет, давно уже его не видно. У директора?

Вернулась в школу. Раздевалка уже опустела. Спро­сила нянечку:

— Тетя Дуся, Нина Александровна у себя в каби­нете?

У тети Дуси какая-то растерянность и даже страх в глазах. В тревоге сбежала с лестницы старшая вожатая Тамара.

— Воронцова ловят,— зловещим шепотом пояснила тетя Дуся,— и Нина Александровна тоже. Он с финкой по школе бегает!

— С финкой?

Нина Александровна заглянула с площадки второго этажа.

— Его видели в буфете! — крикнула ей Тамара. И обе исчезли.

Воронцов. Фамилия как будто знакомая. На педсо­вете как раз говорили. Кажется, он в пятом...

— Вот он идет! — испуганно сказала вдруг тетя Дуся. По коридору шагал размашисто невысокий, крепко сложенный мальчик в серой курточке с «молнией». Гла­за круглые, бешеные, подбородок кверху, губы добела сжаты, ступает гулко — не полагается школьнику в шко­ле ходить так. Пропечатал каблуками через всю раз­девалку, рванул с вешалки пальто, а к двери подошел, поднял ногу в уровень с подбородком и ногой распахнул. Стукнулась в тамбуре дверь — на пружине она — и за­хлопнулась с грохотом.

Вожатая спросила откуда-то сверху:

— Ушел?

Нина Александровна быстро вышла, почти выбежала из коридора.

— Ушел?

Где ее величественное спокойствие, педагогическая уверенность в себе? Она похожа на растерявшуюся ба­бушку, у которой на улице закапризничал внук, она не сумела его унять и совестно ей перед прохожими.

Не только заговорить — даже подойти к ней сейчас было бы бестактностью. Светлана быстро вышла из школы.

Ее поразил этот мальчик. Хотелось увидеть, что же он будет делать на улице.

Прошагал до ворот, приостановился... кажется, по бульвару пойдет. Это бы хорошо... Но ужасно мешали тетради... да еще книг набрала в школьной библиотеке, все это не помещалось в портфеле... А что, если... Но то­гда маловато вещей в руках.