Мама

Яблоки продают в ларьке на углу, желтоватые, при­плюснутые сверху,— бумажный ренет. Вот оно!

В порыве какого-то веселого вдохновения Светлана подошла к ларьку:

— Мне яблок, пожалуйста, три кило. Только побыст­рее, пожалуйста,— и вытянула из кармана авоську.

Портфель и сверток с тетрадями под мышкой, бумаж­ный ренет в авоське болтается сбоку... Светлана быстро пересекла улицу, ей удалось догнать мальчика в самом начале бульвара.

— Воронцов!

Он обернулся, весь какой-то еще раскаленный. Знает он, что я учительница? Видел меня в школе? Да, знает, насторожился, приготовился к бою.

— Слушай, Воронцов, тебе, кажется, по бульвару ид­ти?.. (Кроме как по бульвару ему было идти некуда!) Ты не поможешь мне донести яблоки? Я не справлюсь, не рассчитала, много вещей набрала. Пожалуйста.— И уже совала ему в руки зеленую авоську.

Он так растерялся и так был удивлен, что даже не успел отдернуть руку. Взял три килограмма яблок в авоське и понес — просто от удивления.

Шли рядом неторопливо, и оба молчали. Воронцов остывал понемногу под тяжестью яблок. Да и мороз все-таки, хоть и небольшой.

— Это ты сейчас в школе с финкой бегал? Она с то­бой? Слушай, покажи мне финку, я никогда не видела, какие они.

Светлана постаралась придать своему голосу как можно больше простодушной любознательности.

Воронцов покосился настороженно, увидел черные ожидающие, почти восхищенные его разбойничьим му­жеством глаза, фыркнул презрительно, переложил под мышку портфель и сунул руку в карман.

— Вот... «финка»!

На крепкой мальчишеской ладони с чернильным пят­нышком у сгиба указательного пальца лежал обыкновен­ный ученический перочинный ножик, не новый уже, по­царапанный и потертый, маленькое лезвие сломано у ос­нования.

— А-а! — разочарованно протянула Светлана.— Что же они говорили: «С финкой бегает»?

Воронцов еще раз фыркнул с чувством презрительно­го превосходства.

— Так ты просто нарочно, напугать хотел?

— А чего они пристают?

— Кто — они?

— Девчонки.

Димкин садик уже был через два дома, полминуты разговора, не больше.

— Я знаешь отчего про финку спросила? Моего му­жа этой весной бандит финкой ранил.

— Бандит? Этой весной?

Воронцов помолчал немного, ужасно заинтересован­ный.

— Ваш муж военный?

— Да. Майор.

— Так это он бандита задержал? Вот что суд был недавно.

— Да, он. Слушай, ты не очень торопишься, подожди меня здесь, я за мальчиком зайду, очень быстро.

Светлана исчезла за широкой дверью с веселой над­писью «Детский сад».

Воронцов остолбенело застыл у крыльца, в одной ру­ке портфель, в другой — яблоки. Светлана была уверена: уйти не сможет, об истории с Новиковым знали в городе все — и взрослые и дети.

И снова шли по бульвару, на этот раз в обратную сторону. Шли втроем: по левую руку Воронцов, прико­ванный любопытством, по правую — Димка. Димок чири­кал без умолку, рекламировал отца, видимо стараясь придать себе вес в глазах большого мальчика.

— Мой папа был на фронте и убивал войну. Он побе­дил войну. Папа одной рукой стрелял, а другой спасал! Товарищей, целую роту!

Светлана спросила:

— Я тебя не очень задерживаю? Может, тебе домой пора? Мама не будет сердиться?

— Мама-то?.. Нет, не будет.

Ага, значит, мама есть... Одет чистенько, аккуратно... Заботливая, добрая мама, которую он в грош не ставит.

В переулке, через площадь, красное кирпичное зда­ние — бывшая «мальчиковая» школа.

— Ты прежде в этой школе учился?

— Да, в этой.

Вспомнился директор, симпатичный такой, он еще сказал: «не жалуемся», про совместное обучение. Воз­можно, когда составлялись списки для перевода в быв­шую женскую школу, директор — все мы люди! — не то­ропился включать в эти списки самых кротких мальчи­ков, самых ангелоподобных...

Переходили из школы в школу ребята, переходили учителя... Перешла из школы в школу репутация Ворон­цова, а репутацию нужно поддерживать... И весело слу­шать, как девчонки визжат...

Или все было иначе: там — твердая рука директора, здесь — помягче, Нины Александровны... Кто знает?

— Мама,— спросил Димок,— а папа уже вернулся?

— Думаю, что вернулся.

Костя, на счастье, был уже дома. Костя иногда очень здорово все понимает.

Представила:

— Вот это Леша Воронцов, ученик нашей школы, а это — мой муж.

Подмигнула, покосилась на гостя — нужен, мол, муж­ской разговор. И в кухню вышла — ужин подогреть. По­том обратно в комнату — и в кухню опять...

А у них, у троих, начался мужской разговор, в кото­рый Маринка, вышагивая по кроватке в белых ползун­ках, изредка вставляла свои замечания.

Воронцов сначала застеснялся, но сел ужинать, ябло­ко съел. Потом встал:

— Спасибо. Мне домой пора все-таки.

— Приходи.

 Прощаясь с Костей, Воронцов вдруг сказал совсем другим голосом, как-то печально и гордо:

— Мой папа тоже майором был.

Светлана проводила его до двери. Вернулась в ком­нату задумчивая.

Леша Воронцов, твой папа тоже был на войне, и уби­вал войну, и война убила его. И не с кем тебе теперь вести мужской разговор...

Но ведь это же объяснение, а не оправдание.

Самые трудные классы — пятые, шестые. И меньше всего в них ребят. Вдвое, втрое меньше, чем в других классах.