Мама мыла раму

Рай — это так недалеко…
там пьют парное молоко,
там суп с тушенкою едят
и с Дантом за полночь сидят.
Там столько солнца и дождей,
чтоб вечно алы были маки:
рай — это там, где нет людей,
а только дети и собаки.

«Дача: клубничное жаркое детство…»

Дача: клубничное жаркое детство,
плюсквамперфект, почти мезозой,
гений: ребенок с геном злодейства
хищно охотится за стрекозой.

Археоптерикс щебечет на ветке

с рыжим охотником накоротке,
и преспокойно, как в маминой сетке,
груши-двойняшки спят в гамаке.

Ночью на даче скрипят половицы,

зябнет старуха на кресле-одре,
шепчутся девочки-отроковицы,
бродит смородина в красном ведре.

Ночью растут позвонки и суставы,

грудь набухает, как белый налив,
в дальние страны уходят составы,
в юность, и до посинения слив,

до сентября, до начала мученья:

море и солнце — дачный сезон.
Это наш дом золотого сеченья.
Южная ссылка: Пушкин, Назон.

Мария-Антуанетта

У меня в Трианоне деревьев подстрижены кроны,
будет ночь — будет бал: королевское наше житье.
Но я чувствую кожей, моей ты робеешь короны.
Перестань, дурачок, я ж в постели снимаю ее.

Я корону сниму, но сначала сними остальное:

мои туфли, подвязки, чулки, кружева, кружева…
Поскорее, родной! Скоро утро настанет стальное
и потребует хлеба, и смелют меня жернова.

Но должно же меж ночью и утром быть что-нибудь

третье,
но должно ж между жизнью и смертью быть что-то
еще…
Я корону сниму, как бродяга снимает отрепья,
и мне станет теплее, тепло, горячо, горячо…

Впрочем, стой… Ничего мы уже не успеем с тобою…

Вот идет мой народ — и я чувствую боль в волосах,
потому что короны снимают всегда с головою.
Так что я без всего буду ждать тебя на небесах.

«В моей бестрепетной отчизне…»

В моей бестрепетной отчизне,
как труп, разъятой на куски,
стихи спасли меня от жизни,
от русской водки и тоски.

Как беженку из ближней дали,

меня пустивши на постой,
стихи мне отчим домом стали,
колодцем,
   крышею,
      звездой…

Как кесарево — тем, кто в силе,

как Богово — наоборот,
стихи, не заменив России,
мне дали этот свет — и тот.

«К нам равнодушна родина — Бог с ней…»

Н. С.

К нам равнодушна родина — Бог с ней,
и эта боль уже переносима.
И берег, что похож на берег Крыма,
теперь мне с каждым годом все родней.

Тот берег только издали скалист —

вблизи же он поблескивает влажно
и что-то, что совсем уже неважно —
подъем или отбой, — трубит горнист.

Там солнце светит, и звезда горит,

и смуглый мальчик что-то говорит,
и рыбаки вытаскивают сети,

и весело сгружают свой улов,

и так шумят, что мне не слышно слов.
Но мальчик не нуждается в ответе.

«Юрий Гагарин был великий русский поэт…»