Мамины рассказы (СИ)

В 93 году сёстры оформляли антраги на ПМЖ в Германию. Антраг (заявление) мама должна была подписать сама. И тут я увидел, с каким трудом мама выводила каракули-буквы нашей фамилии, в качестве подписи просто фамилия. Я смотрел на эти мамины мучения с затаённым удивлением: вдруг стало понятно, что мама НЕ УМЕЕТ ПИСАТЬ. Потом я засомневался в своей догадке: а как же она могла списаться с тётей Олей Анкерштейн после войны? (Вообще-то у тёти Оли были и другие родственники в ссылке на Урале, и в самом посёлке Чёрный Яр.) Как писали письма с просьбой разыскать дядю Валентина и тётю Веру? И только когда Женя рассказала, что письма о розыске дяди и тёти писала она, я перестал сомневаться. В стране всеобщей грамотности, каким на самом деле был СССР, увы, остались люди, которых не коснулся ликбез (ликвидация безграмотности). Где-то, в каких-то местах просто не было этого ликбеза, кому-то надо было работать, обеспечивать куском хлеба семью, кому-то надо было растить детей. За те "три зимы в школе" в детстве мама не успела, не смогла научиться писать. Нет, она умела записать цифры, числа. Мерки своим клиенткам она записывала сама и достаточно быстро. Возможно, сверху стояли инициалы (я точно не помню, не обращал внимания, а может, мама помнила клиенток по отрезам ткани), а потом шёл ряд чисел без обозначений: объём груди, талии, бёдер, длина от плеча до талии, длина юбки (или низа платья), длина рукава. Арифметику, сложение, вычитание мама знала. Могла вместе с детьми выучить таблицу умножения (а может, и не знала). Читала мама свободно на русском, украинском и немецком языках, понимала ещё еврейский (но он, правда, близок к немецкому) и польский языки. Интересно, что мама читала как современный немецкий язык, так и на готическом шрифте. Её отец посчитал, что дочери достаточно умения читать ("Об'яву на стовп╕ прочита╓ш ╕ досить"), главное для женщины "дети, кухня, церковь" (немецкое Kinder, KЭche, Kirche). Конечно, осталась обида на отца за такое отношение. Ликбез прошёл мимо мамы, учиться в школу с детьми не пойдёшь, а вечерних школ в сёлах не было. Не получив сама даже начального образования, мама всячески поддерживала стремление детей учиться, у неё была мечта, чтобы все дети закончили школу, все 10 классов. Она гордилась нашими оценками, нашими успехами - это были и её успехи. Она очень гордилась, что трое её детей окончили университет.

Мама никогда не изучала истории в школе, она узнавала её по жизни. Да, её свекор умер (погиб) в войну, а какая это была война, она толком не различала, русско-японская или русско-германская, и в каких годах они были. Мама не по учебникам, не по книгам и кино познавала и коллективизацию, и голодомор, и сталинские лагеря, лихолетья жесточайшей войны, ссылку на Урал. Наш папа, скорее всего, был бы изначально неплохим колхозником, но колесо истории без разбора и без всякого смысла прошлось жестоким оборотом по их с мамой судьбе. Папа ещё легко отделался: они вернулись в хлебный степной край Херсонщина.

Мама не изучала каких-либо основательных наук, но для своих слушательниц она рассказывала свою устную невыдуманную книгу жизни. Всякий автор имеет право на художественный вымысел, может обобщить частные случаи и дать более достоверную картину истории, чем простая хроника событий из жизни отдельных людей. Да, её рассказ об отправке деда Никиты и его сыновей был рассказом для женщин-клиенток. Дед Никита, скорее всего, сгинул в лагерях Гулага. Неизвестна и судьба Вани Самчука. А Фёдор ушёл тогда, избежал повторного ареста. Добрался до Одессы, работал в артели по изготовлению деревянных чемоданов, женился на немке Эрне Шотер. Во время войны связь с ним оборвалась. Скорее всего, никакого спичечного коробка от деда с местом назначения не было. Это могло быть с другими людьми, мама вставила в свой рассказ подслушанную историю. Иногда я слушал маму, и мне не верилось, что такое могло быть. Но в голодовку были гораздо более страшные случаи, чем о них рассказывали очевидцы: невозможно, наверное, словами передать тот ужас, который был. Причём, что голод 30-ых годов, что голод послевоенных лет. Я не понимаю, как можно было пережить, видеть вспыхнувшую огнём женщину, и, при этом не потерять самообладание и рассудок. Поведение немецкого офицера казалось более естественным. Сестра Женя рассказала об этом случае своими словами, рассказ получился другим, с позиции ребёнка. А об эпизоде, как мама "отмечала" победу в компании офицеров красной армии, я слышал в трёх вариантах: мамы, Жени и Лены. Лена запомнила и пересказала мамин рассказ по горячим следам. Когда мама с Женей пришли (добежали) домой, мама тут же рассказала всё бабушке, Лена сидела рядом и слушала.