Манга и философия

В последние годы некоторые писатели пытались изменить жанр своих персонажей, таким образом, Железный Человек приобрёл черты героя научной фантастики, а Сорвиголова был настоящим ниндзя в 1980‑х. «Марвел Комикс» даже недавно создали линию комиксов под названием «Марвел Нуар», которые рассказывают истории в жанре нуар, используя при этом персонажей «Марвел». Это не истории о супергероях, даже если в них включены персонажи, которые обычно воспринимаются как супергерои. Также я думаю, что жанр манги о волшебных девушках, наподобие Сейлор Мун, содержит персонажей, которые могли быть написаны как супергерои, но история фокусируется на элементах других жанров, таких как фэнтези и романтические истории. Таким образом, когда я определяю кого-то как супергероя, я имею в виду, что это персонаж, который обычно появляется в историях, следующих определённому набору условий. Однако эти условия не высечены в камне (иначе было бы невозможно вносить изменения в жанр).

Даже с этими ограничениями мы можем найти несколько известных героев манги, которых можно назвать супергероями — Киборг 009, Череп, Эйтмен, Человек-дьявол, Леди Тень и Зетмен[2]. Также в публикациях манги можно найти адаптации американских супергероев, особенно Бэтмена, Человека-паука, Спауна, Ведьминого клинка и даже недолговечной манги о Халке[3].

Итак, не то чтобы люди в Японии совсем не читают истории о супергероях, но они являются неописуемо малой частью того, что вообще публикуется. Исходя из того, как в Японии работает рынок комиксов, нельзя ожидать, что супергерои будут преобладать среди публикаций, как это происходит в США, но удивительно, что их настолько мало (большинство из записанных мной названий были недолговечны).

В книге Comic Book Nation (Джон Хопкинс, 2003) Брэдфорд Райт доказывает, что супергерои стали такими популярными в конце 1930‑х годов, потому что они стали олицетворением новой ментальности. Многие другие приводили похожие аргументы, связывая подъём супергероев в Америке с различными историческими событиями, такими как Великая депрессия и Вторая мировая война, и пытаясь связать их периодическое возрождение с президентством Кеннеди или нападением 11 октября. Но мы можем найти похожие события в истории Японии и не найдём связанного с этим роста популярности супергероев, так что не только эти события сделали супергероев популярными.

Судя по всему, американцы (и, возможно, в основном западные американцы) понимают различные этические вопросы не так, как их понимают в Японии. В результате американские читатели комиксов оказались гораздо более восприимчивыми к историям о супергероях, чем японские читатели.

Вместе с большой силой не приходит большая ответственность

Хорошо начать обсуждение разницы между японской и западной этикой с обращения к Человеку-пауку в манге. Человек-паук был дважды адаптирован японскими мангаками, и в обоих случаях предыстория Человека-паука пропущена. Хотя у него есть Тётя Мэй, у него нет дяди Бена и, соответственно, нет смерти, которую он мог бы предотвратить, если бы действовал более ответственно. В оригинальной истории Человека-паука (Amazing Fantasy №15) смерть дяди Бена подталкивает Питера Паркера к пониманию того, что «с большой силой приходит большая ответственность». За следующие сорок с лишним лет эта мантра стала определяющей характеристикой Человека-паука в сражениях с преступниками. Но в двух различных адаптациях этот аспект его происхождения вообще никак не затрагивается.

Причина в том, что, возможно, мотивация необходимости быть этичным, которая играет важную роль на Западе, не имеет подобного резонанса в Японии. По крайней мере, последние 200 лет западная этика стала преобладающей благодаря дебатам двух противоположных лагерей. С одной стороны выступали утилитарианцы, наиболее знаменит из них Стюарт Милл (1806—1873), который доказывал принцип величайшего счастья. Согласно утилитарианцам, действие является правильным, если оно даёт максимально возможное количество счастья для максимально возможного количества людей. С другой стороны были кантонианцы, названные по имени Иммануила Канта (1724—1804). Хотя Кант формулировал свой моральный принцип, известный как категорический императив, различными способами, суть заключается в том, что мы должны поступать таким образом, чтобы наши намерения отражали наш долг, независимо от того, каким окажется результат. Даже если убийство всего одного человека будет означать бесконечное блаженство для всей оставшейся вселенной, категорический императив запрещает делать это, потому что намерением является использовать кого-то как инструмент для обеспечения нашего счастья. А это противоречит нашему долгу уважать жизнь и свободу каждого человеческого существа.