Манговая дудочка

Потом Опу рассказал о себе, рассказал о том, как он видел железную дорогу. А новая знакомая накормила его сладким пудингом. Опу получил целую чашку сладкого пудинга и столько топлёного масла, что можно было бы пальцы окунуть. Попробовав пудинг, мальчик потерял дар речи. Он никогда ничего вкуснее не ел! Но разве в пудинг добавляют изюм? Как же так? В пудинге, который готовит его мать, не бывает ни изюма, ни топлёного масла… Когда Опу вернётся домой, он скажет матери: «Мама, приготовь мне сегодня пудинг». «Хорошо», — ответит ему мама. Потом она поджарит муку грубого помола, зальёт кипятком, добавит патоки, смешает всё, запечёт и, полив сливками, с любовью подаст в чашке своему сыну. Опу всегда с удовольствием ел пудинг. Но он не подозревал, что пудинг бывает не только таким, каким его готовит мать. Между пудингом его матери и тем, который он ест сейчас, такая же разница, как между небом и землёй. И Опу стало жаль свою маму. Может, она и не знает, что пудинг нужно готовить по-другому? Эта мысль навела его на новое открытие: ведь у мамы его ничего нет, они бедняки, потому-то в их доме и не готовят ничего вкусного.

В полдень пришла девочка из соседнего дома и позвала Опу к себе. На кухонной веранде хозяева заботливо расставили низенькие скамейки, побрызгали пол водой — приготовили место для угощения. Девочку звали Омола́. Она была хорошенькая и очень чистенькая, с большими глазами, и ей было примерно столько же лет, сколько и его диди. Мать Омолы села рядом и угостила Опу чондропули́[38]. После того как мальчик поел, Омола показала ему их дом.

А вечером, когда Опу играл в саду, он вдруг защемил палец ноги между двумя бамбуковыми палками изгороди. Изгородь была новая, крепкая, из пораненного пальца текла кровь. Если бы Омола не прибежала и не освободила осторожно его ногу, возможно, он остался бы совсем без пальца. Опу не мог даже идти. Омола сорвала лист патхоркучи́[39], который рос здесь же, во дворе, и, растерев его, приложила к пальцу. Чтобы отец не ругался, Опу никому не сказал, что с ним случилось.

Когда Опу снова навестил Омолу, девочка открыла свой шкаф и показала ему большую фарфоровую куклу, восковую птицу, маленькие игрушечные деревья и много других самых разных игрушек. Все их, оказывается, купили на ярмарке в Калигондже́ во время праздника. Как много игрушек! У Омолы была ещё резиновая обезьяна, которая мигала глазами, кукла, сделанная непонятно из чего: когда ей нажимали на живот, она размахивала руками, как припадочная, и била в бубен. Но самой удивительной среди всех игрушек была железная лошадь. Её заводили точно так, как дядя Рану заводил часы у себя в доме. Заведённая лошадь начинала с урчанием бегать по полу. Она могла убежать очень далеко, как настоящая! Когда Опу увидел лошадь, у него прямо язык отнялся. Он взял её в руки и с удивлением долго разглядывал, поворачивая в разные стороны, а потом воскликнул:

— Вот это лошадь! Какая хорошая лошадь! Где её купили? Сколько же она стоит?

Потом Омола показала ему небольшую шкатулку. В ней лежали блестящие украшения.

— Что это? — спросил Опу. — Из жести, да?

— «Из жести»! — засмеялась Омола. — Ты что, никогда не видел золота?

А Опу и правда никогда не видел настоящего золота. Разве золото такого цвета? Он повертел одну из вещиц и с удивлением осмотрел её. «Ну вот, — думал он, — а у диди таких игрушек совсем нет! У нас есть только сухие плоды чалте, да ещё чужие куклы, за игру в которые попадает». Мальчик раньше и не подозревал, какими прекрасными игрушками владеют некоторые сверстницы его сестры. И, невольно сравнивая богатые игрушки Омолы с тем, что было у Дурги, он почувствовал глубокую жалость к своей диди. Будь у Опу деньги, он купил бы своей сестре и заводную лошадку, и резиновую обезьянку с мигающими глазами.

Вечером Опу ужинал у женщины, с которой он познакомился утром. За столом он ещё больше поразился богатству её дома. Для чего соль и лимон кладут на отдельные очень маленькие раскрашенные тарелочки? Его мать подаёт соль и лимон просто на банановых листьях[40]. И опять: для каждого блюда — отдельная чашка. А сколько блюд! Неужели такая большая креветка для него одного? А лепёшки! Всё было как в сказочной голубой стране, о которой они с Дургой часто мечтали.

СНОВА ДОМА

Наконец Хорихор возвратился с Опу домой.

В эти несколько дней Шорбоджоя очень истосковалась по сыну.

И Дурге тоже было грустно и тоскливо, ей даже играть не хотелось. Как раз накануне отъезда брата Дурга вконец поссорилась с Опу из-за высушенной тыквы; из неё они хотели сделать лодку. За время, что отсутствовал Опу, Дурга собрала много высушенных тыкв, но не стала мастерить из них лодку, а ждала Опу. «И зачем я из-за ерунды поругалась с ним и отодрала его за уши! — сокрушалась она. — Только бы он вернулся скорее! Я больше никогда не буду ссориться с Опу и отдам ему все тыквы».