Мангуп

Острый взгляд поднимается на князя. Взгляд, не обещающий ничего хорошего, угрожающий. Если бы человек напротив не назвал личного имени, не сказал о браслете, да и вообще не дал понять настолько явно, что они с Киром близки, разговор велся бы совсем иначе.

— Странно, что он жив. С его-то рвением делать все по-своему, — замечает князь.

Курт пожимает плечами, уплетая ягоды уже с мясом. Такой взгляд вполне бы мог сойти за покушение, если бы рядом была княжеская стража. Но стража не так близко, чтобы реагировать на мнимую опасность, а взглядом нельзя пронзить тело.

— Именно из-за его рвения делать по-своему он уже несколько раз за эти дни мог погибнуть.

Парень попал в точку. Алексей выдыхает устало, припоминая мимоходом, что так не утомлялся даже от выходок своих сыновей. После слов о братстве чужой волчий взгляд даже нравится. Князь усмехается, кивает и наклоняется вперед, глядя так же пристально и глубоко.

— Я полагаю, ты смотришь на меня так, говоря, что готов на многое ради его безопасности. Я прав?

— Да, я… Конечно. Я за ним на край света пойду. Любой из нас.

— Любой? Ты про Теней Джахана? Как выяснилось, не любой. Ты тоже был бы осторожен на всякий случай. Я знаю, чего хочет ваш посол, но его методы… — В свете садовой лампады в мочке Айташа вдруг блеснула серьга, и князь вспомнил об одной занятной детали. — Твое ухо. В бою кусочек потерял или это одна из тех историй, когда вы не ладили?

— Ага. Это он откусил, собака. — Айташ расплывается в довольной ухмылке. — Я не хотел носить серьгу, снимал постоянно. А хозяин вешал ее каждый раз обратно, вот почему-то именно туда, и ни в какое другое место не соглашался, сколько я ни умолял. Ухо болело, не заживало. Я не мог спать и ходил злой, как демон. Кир заметил это. Мы тогда еще не были в ладах, так что… Он полез в драку. И откусил сережку вместе с куском уха. Кровью весь двор залили. До меня не сразу дошло, зачем он это сделал. Но мои уши не трогали больше, чтоб от заразы не подох, да и некрасиво уже было. А его снова высекли.

— Снова высекли. Так вот откуда его шрамы… Как же вы дошли до того, что стали назваными братьями?

Парень выглядит довольным, рассказывая про откушенное ухо, и вообще кажется действительно преданным, а не помешанным, как тот, первый.

— Да всякое в жизни случается. Как говорится, каждый может откусить тебе ухо, но не каждый после этого станет облизываться. — Айташ широко улыбается в ответ. Конечно, поговорки такой нет и, скорее всего, никогда не будет: слишком абсурдна. Он поднимает взгляд к небу, отслеживая положение луны. — Меня скоро хватятся. Когда шел сюда, слежки не было, но так… Им лучше быть начеку, господин. — Он кивает в сторону стражников на летней кухне и опускает взгляд. Не надо бы так смотреть на князя, верно? Вздыхает, трет ладонью лицо. Мысли нелегкие, он мрачнеет снова. Помнит, что отсюда обещал уйти под стражей.

— Спасибо за честность, Айташ. Хочешь передать ему что-то? — князь спрашивает и предлагает сам. Это было бы вполне естественным желанием для друзей. На предостережение кивает. Конечно, его стража не так беспечна, какой может показаться, но осторожность не будет лишней. Впрочем, нужна она не везде, и следует знать меру.

— Я отпускаю тебя сейчас. И буду надеяться, что ты оставишь нашу встречу в секрете. Иначе от этого может пострадать он, а не я.

Чувствуя, что разговор идет к завершению, Курт подбирается, накидывает покров на голову и прячет в одеждах подвеску, которая некстати выглянула из-под жилета. Но смотрит на князя с удивлением и заинтересованностью, когда тот не зовет стражу и не приказывает взять его, как договаривались. Поднимается, склоняясь перед Алексеем:

— Благодарю за доверие, Солнце Хазарии. Буду рад помочь в любом деле, если понадобится. — Он собирается уже было раствориться в темноте, пока представилась такая возможность. Но ноги останавливаются, так и не переступив порога ротонды. Голос становится тише и глубже. Айташ заглядывает куда-то далеко, где среди песка и солнца их тела находил лишь металл и камень. Такими они и выросли. — Его шрамы на спине… Не знаю, известно ли вам, но от пары наказаний такие не остаются. Многое заживает со временем. И меня били — все прошло. Кир не унимался. Его не удерживала ни тяжелая работа, ни наказание в яме, ни угрозы. Он был безумен и своим безумием умел заражать всех вокруг. Прошло не так много времени, и он поднял людей на бунт снова. На этот раз он замыслил не побег — битву.