Мангуп

— Если меня будут грузить на корабль, я буду смотреть на тебя с ненавистью. — Титай смеется глухо, отчасти потому, что ладонь жжет чужой поцелуй. Он запрокидывает руки и потягивается всем телом. Нежность утром кажется чем-то немыслимым, странным. Особенно нежность, ничего не требующая взамен. А Алексей не похож на того, кто ожидает ответа.

— Вот это больше похоже на правду. Но сейчас лучше о другом. Я виделся вчера с Айташем.

— Правда? — Титай замирает, переворачивается на бок, подпирая голову рукой. Выглядит по-прежнему, но можно заметить, как он напрягся. — И… Что же? Нашел у него в кармане монету посла?

— Нет, монеты у него не нашлось. Более того, он тебе верен, Титай из Парсы, откусывающий друзьям уши. Я удивился, правда, когда он ответил мне на греческом, а потом и вовсе продолжил разговор. И многие из вас могут так же легко говорить на нем? — Он чуть щурится, ожидая ответа. Не подал виду вчера, но сейчас показывает, что удивлен этим.

— Нет, не многие. Я учил его, когда учился сам.

— Парень обещал помощь, если таковая будет нужна, и я отпустил его с миром.

— Верен, значит. Вот как, — отзывается Титай задумчиво, но тут же меняет ход мысли: — Интересно, чего он тебе не рассказал? — Улыбка на губах горчит. Титай водит пальцем по одеялу, гоняет складки ткани, собирая их в узор. Встает. Движения быстрые, легкие. Привести бы себя в порядок. Возможностей для этого маловато; однако, склонив голову набок, он все же распускает волосы из-под украшения и распутывает локоны пальцами.

Алексей лежит здесь, безоружный, заявившийся на исходе ночи без охраны. Как можно быть таким беспечным? Самоуверенным? Доверчивым? На месте стражи приставил бы к нему человека, что следовал бы по пятам в любой момент и в любом деле.

Титай поворачивается спиной, чтобы не показывать, как мрачнеет, поднимает руки и снова собирает волосы в оковы золотых цепочек.

— Твоя любовь отпускать возможных врагов до добра не доведет, — выдыхает он, возвращая себе душевное равновесие. — Хотя в этом случае ты и оказался прав. Айташ не сделает ничего дурного. Если уже не сделал, то это дает надежду. У него были все шансы.

— Где твой браслет? — князь спрашивает вдруг, поднимая брови, будто вспоминает о чем-то важном. Хотя так оно и есть — в памяти всплывают обрывки вчерашней беседы с Айташем, рассказ о злосчастном браслете. Вещь обретает и смысл, и ценность. Это память, пусть и очень печальная.

— Здесь. А что? — Титай оборачивается, взглядом указывает на карман, где спрятано украшение.

Раздается стук. Дверь отворяется, в комнату входит Алес, коротко здоровается и, оставив на столе поднос с завтраком, исчезает.

Аппетит пока не успевает проснуться, а вот жажда терзает еще с ночи. Титай подхватывает кубок с фруктовым отваром и пьет, возвращаясь на кровать. Алексей собирается рассказать ему о своем намерении, попросить отдать на время браслет. Но Титай вдруг неуловимо меняется. Его лицо сереет, учащается дыхание.

— С тобой все хорошо?

— Да, конечно, — быстро отзывается Титай, но замолкает, прислушиваясь к себе. — Просто голова кружится.

— Ничего, доченька. Просто голова кружится, — сказала маленькой Василине мать. Это были последние слова жены Василевса. Сам он, правитель Византии, царь царей, не посмел и шагу сделать к постели угасающей императрицы. Только посмотрел на дочь, стоящую на коленях с зажатой в ладонях бледной рукой матери, и повелел мастеру сделать кольцо. Такое, что сумело бы уберечь самого близкого человека от злого умысла. Василина берегла подарок, а позже передала ценную вещь мужу.

— На пирах ли, в быту или на охоте не пей из чужой чаши. А если придется, то прежде проверь: не почернеет ли серебро на твоем безымянном пальце.

Алексей выхватывает кубок из рук Титая, окунает в воду палец с хитрым кольцом Василины. И проклинает весь мир, отшвыривая кубок прочь, — яд.

Титаю с каждым мгновением становится все хуже. Он и сам понимает, что попался, прижимая холодные пальцы к горлу. Как же… Как глупо. Всегда был осторожен, а с Алексеем совсем голову потерял.