Читаем Мангуп полностью

В кузницу попадают либо со стороны площади, либо со двора через спрятанный от чужих глаз ход. Князь выбирает второе, дает знак Титаю подождать, пока, отодвигая занавесь, входит сам. Кузнец поднимает голову, готовый уже прикрикнуть на незваного посетителя, но замолкает на выдохе, увидев, кто пришел. Кивает почтительно, но отнюдь не удивленно. И удаляется в переднее помещение, прикрыв за собой двустворчатые двери.

— Заходи, — приглашает князь Титая.

Вход с этой стороны здания завешен тканью, через узкую щель можно подсмотреть, как князь приветствует мастера. Как кузнец, едва не подпирающий плечами потолок, уходит. Титай ныряет в помещение, едва Алексей остается там один.

— Он вернется? Доверяешь ему? — Титай оглядывается. Вокруг тепло, пахнет огнем и металлом. На полках и крючках разномастная утварь: инструменты, склянки, горшки, коробки и короба.

Понять, зачем пришли в кузницу, несложно. Но вот куда князь отправил мастера — та еще загадка.

На его вопрос Алексей улыбается. Не отвечает сразу, снимает накидку с плеч, вешает ее на крюк и остается в рубашке. Привычным жестом закатывает рукава.

— Он не вернется, пока я не подам знак. И да, ему я доверяю. — Князь шуршит чем-то на столе, пока Титай, движимый любопытством, пытается заглянуть за его плечо. — Знаешь, как его называют?

— Нет. — Титай отступает назад, прячет руки за спину, обретая скромный вид.

— Аиз-кузнец[12]. С чего бы человеку получить такое прозвище, правда?

— Даже и не знаю.

Титай видит, как усмехается Алексей, и сам смеется в ответ. Но затихает, когда тот оказывается вдруг напротив, надвигается ближе и ближе. И, почти прижав парня спиной к стене, берет что-то с полки за ним.

— Давай браслет. — Алексей выжидающе раскрывает ладонь. В другой руке оказывается деревянная шкатулка без крышки с кусочками золота разных размеров и форм.

В передней комнате кузницы, там, куда ушел мастер, нет одной стены. Там и жаровня побольше, и меха, оттуда раздается звонкий стук металла о металл — мастер принялся за работу. Тут же тихо. В окно заглядывает сквозь листву солнечный свет, выхватывает взвешенные в воздухе пылинки. У окна верстак, залитый светом, заваленный по краям всякими мелочами, но чистый в центре.

Когда тяжелый браслет падает в княжескую ладонь, на одно долгое мгновение мир замирает. Титай видит, как гранатовые камни переливаются на солнце. Слышит приглушенный звон. Все звуки прячутся за биением крови в висках. Этого просто не могло случиться. Не должно было. Не с ним.

— Подай вон тот кожаный сверток. — Взглядом Алексей показывает на полку, где сложены инструменты поменьше.

Этот голос разрывает марево, окутавшее сознание, и Титай тянется к полке, мельком вспоминая их ночной дозор на кухне. Плечи его медленно расслабляются, пока сверток легким движением ложится на стол. Вот только взгляд остается. Пронзительный. Внимательный.

В догадку не верится. Не может же князь сам?.. Смущенный собственной наивностью, юноша пятится. Кто на такое покупается вообще? Правильно. Он, Титай. Сдается, в полной мере ощущая свое поражение перед Алексеем, обнажившим руки до локтя. Перед Алексеем, который склоняется над рабочим местом. Становится видно все: и крепкую шею, и угасающие следы поцелуев на коже, оставленные их первой ночью (и последней, Титай). Князь даже не пытается их прятать, то и дело потягивая руку так, что рубашка чуть сползает, обнажая плечо.

Титай краснеет и только вздергивает подбородок, чтобы не вжиматься в угол совсем уж позорно.

— Ты же не хочешь сказать, что собрался его починить сам?

Сделать голос равнодушно-заинтересованным можно только отвернувшись, потому он пользуется моментом, пока Алексей копошится в инструментах. Добыв то, что искал, он остается стоять у верстака. Прислоняется к краю бедром, щурится чуть от света, выглядывает в окно. Там день вступает в свои права. Город наполняется звуками: привычные лай собак, конский топот, выкрики торговцев, открывающих лавки, мерный гул говорливых подруг, спешащих по делам. Но вместе с тем в Доросе есть что-то, звучащее совсем иначе. Переливы фонтанов, смех и журчание воды. Шепот деревьев, детские песни, не нарушаемые стражей. И Титай тает. Не замечает сам, как губ касается мечтательная улыбка.

Алексей точно знает, что где находится в кузнице. Кроме Титая, конечно, — эта деталь здесь впервые. Князь ничего не ищет глазами, а просто протягивает руку и берет именно то, что и хотел. На столе появляется отрез светлой ткани: чтобы не рассыпались и не укатывались мелкие детали.

Алексей садится на высокий табурет и бережно, чтобы не испортить браслет еще больше, придвигает его к себе. И вправду, замок запаян некрасиво, работа грубая. Вместо него — находящие друг на друга звенья и золотая кривая шишка. Вот это добро и перетирало щиколотку. Князь морщится, кидает короткий взгляд на ногу Титая, но тут же цепляется за бедро, которым парень привалился к столу.

Перейти на страницу:

Все книги серии МИФ. Проза

Беспокойные
Беспокойные

Однажды утром мать Деминя Гуо, нелегальная китайская иммигрантка, идет на работу в маникюрный салон и не возвращается. Деминь потерян и зол, и не понимает, как мама могла бросить его. Даже спустя много лет, когда он вырастет и станет Дэниэлом Уилкинсоном, он не сможет перестать думать о матери. И продолжит задаваться вопросом, кто он на самом деле и как ему жить.Роман о взрослении, зове крови, блуждании по миру, где каждый предоставлен сам себе, о дружбе, доверии и потребности быть любимым. Лиза Ко рассуждает о вечных беглецах, которые переходят с места на место в поисках дома, где захочется остаться.Рассказанная с двух точек зрения – сына и матери – история неидеального детства, которое играет определяющую роль в судьбе человека.Роман – финалист Национальной книжной премии, победитель PEN/Bellwether Prize и обладатель премии Барбары Кингсолвер.На русском языке публикуется впервые.

Лиза Ко

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези / Проза / Советская классическая проза