Мангуп

— Ты сломал его. — Титай роняет слова, лихорадочно пытаясь осознать, что сейчас собирается рассказать. Надо бы остановиться. Глотает гулко, не замечая, что пауза получается слишком долгой. — Я не люблю боль. Стараюсь избегать ее, как и все другие. И давно снял бы сам любые оковы, причиняющие неудобство. — Потирает лодыжку голой стопой. Едва ли осознанно. — Но это напоминание о том, кто я на самом деле. Напоминание о том, что я трус и предатель. — Титай собирается с мыслями, хмурится. Кивает коротко на огонь. Князю лучше вернуться к своему занятию. История может затянуться, да и говорить проще, если никто не смотрит вот так. Отходит всего на пару шагов. Приподнимается, усаживаясь на наковальню. Здесь нет никого, кто мог бы запретить баловство и прогнать. — Я помню свой дом очень смутно. Белые стены, все залито солнцем. Все в узорах, золотых звездах. Цветы в огромных горшках, кладовые, резные ножки столов. Бассейн во внутреннем дворе тоже помню — единственное место, где было прохладно. Там я играл в тот день, когда на нас напали. Ворвались вооруженные люди. Отовсюду слышны были крики. Меня повели куда-то, на земле была кровь. Мать бросилась наперерез, кричала. Ее ударили по лицу. Я кинулся к ней, но меня удержали. Они сказали, что убьют ее. Сказали, что я могу ее спасти. Они предложили сделку. Меня вытолкнули на середину двора, и я выполнил то, что они велели: сказал, что отрекаюсь от матери и соглашаюсь служить своему господину до самой смерти. Все вокруг тогда смеялись, свистели и хлопали в ладоши. Мама плакала. Меня ударили по спине, схватили за плечи и за подбородок, заставляя смотреть. Ей перерезали горло у меня на глазах. А часть ее ожерелья сковали вокруг моей ноги, чтобы я помнил о том, что сам принес ту клятву. С тех пор я ненавижу сделки. И клятвы. — Когда Титай замолкает, вокруг становится слишком тихо. Так, что неловко пошевелиться. Он подносит к губам похолодевшие пальцы.

Алексей не перебивает. Отходит к горну, раздувает угли. Металл нагревается, краснеет и светится, в мгновение теряя форму и скатываясь в жидкий шарик под звук чужого голоса, рассказывающего действительно страшную историю.

Пока князь занимает руки очередным изделием, Титай говорит о доме с резными ножками, о свете, о прохладном бассейне, и перед глазами появляются эти картины. Князь берет щипцами тигель, выливает расплавленное золото в затейливую форму. Ладони не дрожат, хотя кажется, будто могут сломать щипцы от напряжения, от силы, с которой сжимает инструмент. Сейчас бы взять молот побольше и стали кусок, а не мягкое, нежное золото.

— Кто это был? — Алексей рычит, не пряча чувств. Потому что слишком больно за мальчишку, слишком хочется рубить головы. Он сам завоевывал города. Он сам убил немало людей, но так поступать с ребенком — дело бесчестное. Способный на такое не должен ходить по этой земле. — Подай тот молоток. — Указывает свободной рукой на небольшой молот на наковальне, где сидит Титай, отвлекает того своим голосом, присутствием и сам поворачивается, доставая горячий золотой прут. Наковальня большая, но места для работы нужно немного, а потому Алексей не сгоняет юношу — просто занимает другой край.

Титай протягивает молоток и отодвигается, сидя, как черная птица, на возвышении.

— Что ж, по крайней мере, у этой твоей клятвы теперь есть замок, — произносит Алексей.

— Отчасти поэтому я позволил тебе сломать его. Вроде как… — Титай пожимает плечами, запрокидывает голову, выдыхая обжигающий горло воздух. Сложно говорить настолько личное. — Той ночью я пошел поперек данного слова. У меня никогда не получалось разрушить то, что выше и сильнее: каждый бунт заканчивался неудачей, побег — темницей, неповиновение — еще большим давлением. Но я продолжал идти наперекор. Всему подряд уже, вообще всему, чему мог. — Усмешка горчит. — Пусть это не помогало, но каждый самый маленький шанс сделать по-своему я использовал. Думаю, и едой бы в них кидался, устраивал голодовки, если бы это не было очевидной глупостью, — фыркает он, поджимая губы. — А с тобой впервые получилось. Кажется, что получилось. Был приказ. Я его нарушил. И небо не раздавило мою голову в кои-то веки. Наверное, это самая опасная моя игра. Здесь дело не обойдется наказанием. На кону чужая жизнь, не моя. Нужно добраться как-то до темницы на другом краю света. А я сижу здесь и… Я должен не потерять отца. Но я так не хочу… — Титай жмурится, сжимает кулаки. — Так не хочу выбирать между его жизнью и твоей. Это неправильно. — Обрывается речь. В груди тянет неприятно, колотится. Титай косится на Алексея. Очень, очень давно он так ни с кем не говорил. Это просто страшно.

— Так кто же? — повторяет князь вопрос. Быть может, Титай намеренно или невольно пытается избежать необходимости ответить. Но Алексею знать нужно. Лучше пусть собеседнику будет неловко сейчас, чем смертельно больно в будущем. — Кто напал на твой дом?

— Турки. Мой нынешний хозяин, очевидно.

— Нет у тебя хозяев, — цедит князь.