Мангуп

Смуглые расторопные юноши, увешанные красным золотом, улыбаются белозубо каждому гостю, провожают на место, которое определил для них лично повелитель Солхата. Для приятного досуга здесь найдется сотня историй и танцев, повинующихся звукам думбары.

Сам же Мелек на пиршество идти не торопится. Избавившись от такой знатной толпы, хан приказывает покинуть зал и оставшимся придворным, и даже Девлетьяру, который закрывает за собой дверь последним. Их остается двое. Правитель Солхата поднимается с трона, внушительно вырастая под потолок. Алексей закатывает глаза. Ну что за представление?! Они смеются одновременно.

— Поверить не могу, что ты привел в мой дом посла из Порты и виконта из Генуи в один день. Что такого успело произойти за последнюю седмицу, что ты решился на переговоры с Кафой?

Надежней гарема уголка не найти. Но даже здесь есть место тревогам. Ночами Титай все чаще не может спать. Там, в Эдирне, в темнице сидит отец. Такая маленькая жизнь в таких больших играх. Он сам — во дворце, вокруг сражаются титаны. Генуя, Феодоро, Империя, ханство… Ему придется стать ростом с Голиафа, чтобы перешагнуть через их распри. И он пытается делать все, что может. Но каждая попытка, как назло, оборачивается неудачей. Умирает Бора, который мог бы стать посыльным. У того были связи в порту, у Курта — нет. Говорил с Алексеем, с княгиней Дороса. Говорил с главной женой Мелека. Но если даже они не могут помочь, то что остается делать?

Ночь близится к середине, а голова все не остывает. Время на исходе. Не вернуться домой — отца казнят. Вернуться — да все равно казнят. В наказание. Они же обещали, что сделают это. Титай закрывает лицо ладонями и тихо рычит. Ему коротким недоуменным урчанием вторит леопард.

— А он что тут делает?

Титай вздрагивает, оглядываясь на голос. Курт сидит в проеме высокого окна, закрывая собой солнечный свет.

— Теряю сноровку. Я был бы уже мертв, если бы это был не ты.

— Если бы это был не я, ты бы заметил. Никто не ходит так тихо, как мы. — Курт окидывает взглядом сидящего на краю огромной постели Титая. Соскальзывает с подоконника, подбирается к нему и тянет в кровать. — Дела совсем плохи?

— Не знаю. Не знаю…

Титай отзывается, прижимаясь спиной к другу. Курт обнимает его поперек груди.

— Тогда спи, Аби. Утром все прояснится.

Им обоим сейчас нужно тепло. Обоих гложут разные тревоги, но схожая сердечная тоска.

Знал Айташ тогда или просто угадал, но следующее же утро действительно приносит вести. Горло обжигает волнением, предвкушением, смесью радости и тревоги. Когда сообщают о прибытии именитых гостей, Титай не может усидеть на месте. Он забывает о правилах и вправду собирается просто прорваться сквозь стражу гарема. Подумаешь, пара воинов. Ну, может, четыре. Когда его такое останавливало?

Но останавливает его не стража, а чья-то рука. Незнакомец дергает бегущего по коридору Титая так ловко, что тот едва не теряет равновесие, оказываясь втянутым в глубокую арку между стен. Нарушившим приличия незнакомцем оказывается Ирада.

— Госпожа?

— Молчи и слушай. — Она говорит быстро и тихо такие вещи, о которых Титай предпочел бы не знать вовсе. От новостей мир идет кругом, цветными пятнами. Юноша мотает головой, отрицая услышанное. Ирада ловит его лицо ладонями, успокаивая, как ребенка.

Она вела переписку с княгиней Мангупа: та уже давно решила помочь танцору. Желание мужа всегда становилось и ее желанием настолько естественно, насколько гармоничны и естественны ручьи, сливаясь в реку. Василина потянула свои сети, раскинувшиеся по дну Черного моря до самой Порты. Там взялась за дело ее дочь, нежная и хитрая Мария, вышедшая замуж за наследника Трапезундского престола[17]. Нужные люди нашлись быстро, принести ответы не составило большого труда. И вскоре предельно ясное и короткое письмо дошло до Солхата, попав в руки Ирады. Там было сказано: «Ему лгали. Мужчина, которого выдавали за его отца, родней ему не приходится. Танцору незачем возвращаться в Порту».

Незачем. Руки дрожат от чувств, бьющих через край. Титай не помнит, как благодарил Ираду. Не помнит, как прорывался через охрану и как вовремя подоспел откуда-то взявшийся Асень, договорившись с ними. Не помнит ничего, спеша по коридорам и не слушая голос разума, твердящий губами Алеса: «Тебя туда даже не пустят». Пустят. Гори оно все синим пламенем. Опустошение не всегда горе. Иногда оно может стать свободой. «Незачем возвращаться». Нужно сказать об этом Алексею.

— Сейчас, погоди ты хоть немного. Там сейчас такие люди, большую половину из которых ты видеть точно не хочешь. Я о тебе доложу. — Валах останавливает его и уходит вперед, приказав ждать в одном из коридоров дворца.

Когда звуки чужих шагов затихают, князь позволяет себе рассмеяться — эхо от его смеха поднимается к богато расписанному потолку. Мелек вторит ему, но быстро прекращает веселье. О, слишком хорошо знаком этот взгляд Алексея, похожий на грозовое небо над Ялитой. Сейчас лучше не становиться у него на пути.

— Уверен, ты знаешь большую часть этой истории. Не твои ли люди следили за нами в Каламите?