Мангуп

Слова хана, надеющегося призвать Алексея к благоразумию скорее по наитию, нежели намеренно, встречаются безоговорочным отказом. А потом и вовсе обрываются шумом. В зал влетает один из дворцовых слуг: лицо искажено ужасом, да и трясущиеся руки выдают, что нарушил все правила он неслучайно. Есть повод. Он спотыкается, падает ниц, в голос умоляя о пощаде, и едва дожидается дозволения говорить — взмаха руки хана, — как тут же вскакивает, подбегая к своему господину и шепча ему что-то прямо в ухо. В иной момент Герай таких вольностей не позволил бы даже при самом близком госте. Но от услышанного его лицо искажается гневом и каким-то злым восторгом.

— Стража, ко мне! — рявкает Мелек, коротким кивком призывая несколько обескураженного Алексея идти следом, и широким шагом покидает зал, направляясь отнюдь не в сторону пира, а к гарему.

— Не объяснишь, что происходит?

— Помнишь, друг, наш давний спор?

До берегов вольной Таврии дошел слух, что на дивном Востоке промышляет некий наемник, участвовавший — и довольно громко — в нескольких сражениях так, что полководцы за него буквально начали драться, чтобы взять к себе на службу. Выкупить его пытались у господина, ясное дело. Но тот свою диковинку не продавал. А позже наемник этот получил признание и любовь от народа: стал освобождать рабов. Вероятно, просто тратил свои гонорары на это втайне от господина.

Кроме того, ходили слухи, что занимается он отнюдь не только честной службой. Работорговцы, известные своей жестокостью, хозяева, избивавшие слуг, лживые советники и министры, уличенные во взяточничестве, — такие люди стали пропадать. Их находили то разорванными дикими псами за городом, то с множественными змеиными укусами, то умерщвленными иным, якобы случайным, способом. Ночами знатные и зажиточные люди начали бояться выходить на улицы. А толпа на базаре шептала имя: Кир Кейрат.

Поговаривали даже, что за ним собрался целый отряд последователей. Но вот доказать это, найти их и перебить никто не мог. Сам же Кир, хотя и был вполне осязаем, отрицал любые слухи, прозвище и был одним из самых преданных рабов господина, безотказно следуя его словам и не давая даже повода в себе усомниться.

Вот этого самого Кейрата однажды решили поймать на месте преступления хан Герай и князь Алексей. Да и — шутки ради — поспорили, кто первый это сделает.

— Так вот, поздравляю, спор ты выиграл. — Мелек наслаждался тем, как на лице друга проявилось осознание.

Если бы ему сейчас сказали о том, что люди научились летать, Алексей бы удивился куда меньше. Вот только память участливо подкидывает незначительные на первый взгляд детали: Титая, рассказывающего о каких-то «заданиях»; его умение взбираться по стенам; Курт, выкрикивающий непонятное тогда «Кей!..», перед тем как Титай сбил его с ног.

Но ярче всего оказывается одно: воспоминание о ночи после пира. Когда сам Кейрат, занеся над ним кинжал, передумал. Князь ухмыляется вдруг, поддевая хана плечом на ходу.

— Смотри, а я ведь жив. Значит ли это, что я достойный правитель в глазах Убийцы Королей?

— Ты учудил, конечно, — судить себя по преступнику!

— А ты бы человека преступником не называл без суда. Мы идем к гарему. Он сейчас там?

— Да, я…

Только до здания гарема им добираться не приходится. На крыше, на фоне предгрозового неба, вырастает тонкая черная фигура.

— Вижу, вы догадались.

Тень говорит голосом Титая. Только голос этот, обычно негромкий и вежливый к хозяевам, разносится сейчас ясно и выразительно между стен ханского дворца.