Мангыстауский фронт

— Как тебя зовут? — спросил Халелбек, загораживая дорогу.

— А что? Хотите написать мне письмо? — озорно ответила девушка, и щеки ее, тугие, алые, как спелые яблоки, покраснели еще больше.

— Конечно.

— О чем же?

— О-о-о! Пока тайна… Как же тебя все-таки звать? А то письмо не дойдет.

— Жансулу, — ответила она застенчиво.

— Какое красивое имя: Жан-су-лу, — повторил он раздельно. — Куда же ты убегаешь? — испугался он, увидев, что девушка уже собралась уходить.

Жансулу покосилась на женщин, судачивших у колодца: в ауле не принято, чтобы девушка останавливалась и разговаривала на улице с джигитом, да еще незнакомым.

— Мне пора, — тихо сказала Жансулу и осталась на месте.

— Приходи завтра вечером к буровой, — сказал Халелбек, слыша торопливый стук своего сердца. — Буду ждать. Слышишь?

— Хорошо, — пообещала Жансулу, убегая.

Сколько в мире девушек, которым семнадцать! Но почему тебя волнует только одна, и ты вспоминаешь ее голос, глаза, длинные ресницы, и она кажется тебе самой красивой на свете, самой желанной? Она говорит с тобой, целует или обнимает, и тебе так хорошо, что все бы отдал, только бы быть с ней. Ты и живешь только для нее — этой черноглазой красавицы с пунцовыми щеками.

С этой встречи все изменилось в жизни Халелбека, словно и впрямь в его руки попала чудесная птица счастья. Зарубцевалась наконец рана на ноге, и медкомиссия сочла, что он может работать по старой, довоенной специальности. Халелбек устроился в нефтеразведку, к осени его назначили буровым мастером, и он, как обещал, приехал в «Майдан» за Жансулу. Перед ноябрьскими праздниками они сыграли свадьбу. И все стало общее: прошлое и будущее, радости и печали — вся жизнь до самого последнего вздоха. Разве может что-нибудь сравниться с этим, когда человек, дорогой для тебя, всегда рядом и ты знаешь: что бы ни случилось в жизни, он поймет и поддержит тебя. Наверное, это и называется любовью и счастьем?

Когда Жандос, Халелбек и Жансулу, за которой они заехали, вошли в дом Алексеенко, первой их встретила Зина — жена Юрия. Невысокая, сухонькая, быстрая, она, по обыкновению, зачастила, не давая и слова вставить:

— Ой, как хорошо, что пришли… Уж мы ждали-ждали. Что же вы в дверях-то стоите? Проходите-проходите! Юра! Посмотри, кто к нам пришел! — крикнула она на веранду, откуда доносились громкие голоса, а сама, помешивая в казане, уже укоряла Жансулу, с которой дружила — обе они работали операторами: — Что ж ты, подруга? Обещала прийти помочь… А о тебе ни слуху ни духу. Собралась к тебе бежать — не случилось ли еще чего, — говорила Зина участливо, помня об аварии на буровой Халелбека, о которой рассказывал муж.

— Сама сидела как на иголках, — ответила Жансулу, глядясь в зеркальце и поправляя волосы. — Халелбек обещал приехать в восемь часов… Жду-жду. Девять — нет. Десять — тоже. Извелась вся. Когда ждешь — час месяцем кажется.

— Посмотри только! — уже тянула ее Зина в комнату, где в кроватке лежал новорожденный. — Знаешь, грудь сразу взял. И деснами так сжимает-сжимает… Да, еще забыла: в магазин туфли привезли. Чешские. Белые лодочки. Твой размер… Пойдем завтра померяем…

Зина была переполнена каким-то неуемным, бурным нетерпением.

— И все время спит. Наестся — и тут же засыпает. Прямо чудо какое-то.

Она говорила, а сама уже ловко меняла пеленку.

— Видишь — снова глаза закрывает… А крепенький какой. Правда? В алексеенковскую породу… И похож на Юру. Гляди, какие брови. А нос? Точно Юркины. Вот рот — мой… Верно?

Жансулу кивала, не успевая и слова вставить. А Зина тащила ее на веранду:

— Пусть спит! Пошли за стол. Я так рада, что сын… С девчонками — морока. Мать рассказывала: я орала не переставая. Замучились со мной.

Она усадила Жансулу рядом.

— Пусть мужики друг за другом ухаживают, а мне с тобой поболтать охота… Давай ешь, ешь. Салат замечательный. По книге готовила…

Жансулу смотрела на гостей. Почти всех, кто пришел поздравить Юру и Зину, она знала. Только молодящегося седовласого человека в модном голубом костюме и миловидную женщину с ним рядом видела впервые. Они чем-то неуловимо похожи: то ли выражением лица, на котором читалось удовлетворение жизнью, то ли тем, как прямо и принужденно сидели за столом, и Жансулу решила, что это отец и дочь.

— Кто они? — тихонько поинтересовалась она у Зины, кивая в сторону незнакомых гостей.

— А-а-а, это? Ученый с женой. Из Алма-Аты, — шепнула та. — Салимгирей. Женился недавно. Умора! Она ничего. Только ноги подкачали… — Зина ехидно засмеялась. — Кривоватые… Продай, мама, рогачи — вышли денег на харчи…

Жансулу уткнулась в тарелку, чтобы не расхохотаться: «Ну и язычок у Зины… Как шило!»

— Да ты что смеешься?! — толкнула легонько Зина. — Еще подумают, что мы над ними… Неудобно!

И уже громко, для соседей:

— Что ж вы ничего не кушаете?! Рыбу! Рыбу попробуйте! А пампушки с чесноком! Сама готовила! — похвасталась она. — Берите, берите. Здесь вот голубцы… А тут — каурдак…

— У вас там налито? — справился Юра, подмигивая Жандосу и Халелбеку. — Ну, давайте! Будем здоровы!

— Погоди-погоди… — Жандос взял рюмку. — Как сына-то назвали?