Мангыстауский фронт

Гости говорили, а Михаил Михайлович сидел подпершись рукой, и по лицу его пробегали тени. Оно казалось вырезанным из меди — крупное, побитое морщинами; легкие седые волосы облачком клубились надо лбом. Что виделось в эту минуту старому механику? Белые пески, по которым мчались с Жалау? Яростные стычки у колодцев? Бедные аулы, в которых они устанавливали новую, народную власть? Или вспоминалась гулкая темнота трюма, в котором пахло ржавчиной, тухлой водой, острым человеческим потом… Ночью баржу должны были вытянуть в море и затопить. Но Жалау успел, опередил врагов и спас товарищей. Голос его, полный тревоги, надежды, разгоряченный схваткой, разнесся в ночи: «Товарищи! Вы свободны! Миша! Алексеенко! Ты здесь, друг?» — до сих пор звучит в ушах.

Прожитая жизнь казалась Алексеенко такой прекрасной и такой короткой. Он смаргивал набегавшую на глаза старческую слезу, с затаенной грустью смотрел на молодые, раскрасневшиеся лица.

«Что это я? Ведь живу! Живу! И внука вот дождался», — думалось ему.

Поднялся Салимгирей. Его лицо, фигура дышали своеобразной притягательной силой и сразу властно приковывали к себе внимание.

— Друзья! Мы с Михаилом Михайловичем почти ровесники. Поэтому разрешите от имени всех, кто здесь находится по такому торжественному и радостному случаю, поблагодарить нашего хозяина, чудесной души человека, за те добрые слова, которые мы только что слышали…

Салимгирей приложил руку к сердцу, склонил ухоженную голову.

— Великий Абай говорил, что когда заспорили Сила, Разум и Сердце, кто из них важнее для человека, то никак не могли прийти к согласию и обратились тогда за помощью к Науке…

Саша с нетерпением ждал, когда кончит говорить Салимгирей. Великолепный, потрясающий тост вертелся у него на языке. Он слышал его от одного грузина — а они понимают толк в таких вещах! — и, помнится, в компании тот кавказский тост произвел на всех ошеломляющее впечатление…

— Выслушав всех троих, Наука сказала: да, Сила важна для человека. Без нее немыслима жизнь. Так же как и без Разума человек беспомощен… Но царь человеческой жизни — все-таки Сердце. Ты, Разум, велик, но одобряет твои решения Сердце. Ты, Сила, могущественна, но только Сердце может удержать тебя от недобрых дел. Вот почему царь человеческой жизни — все-таки Сердце. В нем справедливость, совесть, благодарность и милосердие. Так поднимем же бокалы за то, что Сила, Разум и Сердце так счастливо соединились в одном человеке — Михаиле Михайловиче!

Еще не успели взяться за рюмки, как Саша опередил всех. Тана, занимавшая все его воображение, вдохновляла парня и сейчас. Ему казалось, что девушка, несмотря на все его старания не проронившая за весь вечер ни слова, посматривает на него, молчаливо одобряя его красноречие. Саша простер длинную руку над столом:

— Минуточку! Присоединяюсь к замечательному тосту! Только одно маленькое добавление…

Он обвел всех круглыми, лихорадочно блестевшими глазами, но гостей различал нечетко, словно они плавали в тумане. Только одну Тану видел отчетливо: закушенную губку, которая казалась в электрическом свете почти черной; глаза, прикрытые пушистыми ресницами; узкую руку, покойно лежащую на скатерти.

«Как киноактриса!» — восхищенно успел подумать Саша и выпалил:

— Предлагаю осушить бокалы за Силу, Разум, Сердце и… за гроб!

Мгновенная тишина повисла на веранде. Все с беспокойством смотрели на парня. Явственно послышался шепот:

— Готов! Успел нализаться!

Саша и бровью не повел. А может, и не слышал, увлеченный своим торжеством.

— Да, за дубовый гроб! — повторил он ликующе. — Только пусть он будет сделан из дерева, которое я посажу через пятьдесят лет!

Он запрокинул голову и залпом выпил.

Веселье закипело дальше. Начали петь, потом завели музыку, стали танцевать. Салимгирей пригласил на танго Гульжамал, и она склонила белокурую, аккуратно причесанную головку ему на плечо.

Жалел вышел покурить. Рядом тренькала домбра. Кто-то пел: «Прекрасней мест, чем Гурьев, не видал…» Его перебили: «Что твой Гурьев… Разве сравнить с Актюбинском. Это город…» Засмеялись. Потом чиркнула спичка, осветив лица парней.

— Вот вы где? — Тана подошла к Жалелу. — Почему не танцуете?

— Не хочется. Да и не большой любитель…

— Какие люди хорошие. Так весело. И этот Саша… Вот смешной. Как он про гроб начал. Я прямо испугалась…

— Угу, — ответил Жалел, чтобы хоть что-нибудь сказать. Он жадно затянулся.

— И еще эта женщина. Жена Салимгирея. Красивая, правда?! И так смотрела на вас…

— На меня?

— Разве вы не заметили?

— А-а, все это ерунда. — Он бросил окурок, рассыпались красные искры.

— Что ерунда? — она стояла близко-близко. Слышался запах незнакомых духов.

— Так. Все-все. Кроме любви! — Он неожиданно притянул ее к себе. Поцеловал. И еще раз крепко-крепко. Даже дыхание перехватило. Тана не противилась, не делала попыток уклониться. Наоборот, приникла к нему.

— Тебе хорошо со мной?

Вместо ответа она прикоснулась губами к его губам и быстро оттолкнула Жалела.

— Пойдем потанцуем, — сказала она просто.