Мангыстауский фронт

— Да пока еще никак, — ответила за мужа Зина. Она все успевала: потчевать гостей, говорить с Жансулу, прислушиваться к разговорам и встревать в них, — Все думаем! — и, играя глазами, покосилась на свекра.

Старик Алексеенко сидел во главе стола, как в президиуме торжественного заседания: черный праздничный костюм, белоснежная сорочка и при орденах.

— Ясно! Имя человеку дать непросто, — сказал Жандос. — Михаил Михайлович! Ваше слово! Просим и ждем.

— Предлагаю назвать мальчика — Михаил! — звонко выкрикнул Саша — шофер Тлепова. И, выдержав значительную паузу, добавил: — В честь деда!

Словно ток прошел по застолью. Саша удовлетворенно продолжал:

— Какое имя хорошее — Михаил! Кутузов — Михаил! Лермонтов — тоже… Один полководец. Другой — великий поэт…

Саша говорил громко, чтобы все слышали. И особенно — Тана. Краем глаза он смотрел на нее. Видел ее нежную шею, губы. Крепкие, красиво вырезанные. Конечно, она тоже слышит, как он рассуждает про Кутузова и Лермонтова…

— Глинка — тоже Михаил! — перебил чей-то голос. — Композитор.

— А Ломоносов?!

— А у меня друг — Михаил! — загудел буровой мастер Шилов. — В Саратове живет. Летчик. Миллион километров налетал.

— Без посадки? — попытался кто-то сострить.

— Что за шутки? — обиделся Шилов.

— Я еще не закончил… — Саше никак не удавалось снова привлечь к себе внимание. В комнате стоял шум. Гости говорили вместе, и друг с другом, и вперекрест. Перекликались через стол.

— Товарищи! Друзья! — Жандос постучал ножом по тарелке. — Минуточку внимания. Давайте послушаем хозяина. Нашего дорогого Михаила Михайловича!

Алексеенко по-стариковски несуетно, снисходительно оглядывал гостей. Выцветшие серые глаза посверкивали из-под изломанных бровей. Он медленно, с достоинством поднялся, помолчал.

— Дети! Дети мои. Не обижайтесь, что я вас так называю. Восьмой десяток живу. Так что многие из вас и правда годятся мне в сыновья и дочери. Спасибо, что пришли к нам в такой день… Я рад. Мы все рады… — Словно собираясь с мыслями, он круто оборвал речь. Потом задумчиво продолжал: — Имен на свете много. Кажется, выбирай любое. Но не так это просто. Не зря говорится: хорошее имя — половина счастья, — произнес он по-казахски.

Салимгирей наклонился к Жалелу:

— Он знает казахский?

— Как украинский и русский. Алексеенко давно здесь живет. Еще до революции приехал. Царь сослал…

Жалел отвечал натянуто, не глядя на Салимгирея, потому что боялся встретиться взглядом с Гульжамал, которая сидела рядом. Присутствие Гульжамал волновало и вместе с тем злило Жалела. При одном звуке ее голоса все в нем замирало, и он, как ни старался, не мог освободиться от этого, досадуя на себя, на нее, на стыд и двусмысленность такого положения.

Жалел все больше и больше мрачнел, так что Зина, заметившая это, не замедлила толкнуть мужа: «Посмотри: Жалел как в воду опущенный. Что с ним? Иди потолкуй с человеком. Сидишь, словно к стулу прирос».

Юрий, готовый в этот вечер обнять весь мир, забеспокоился. Тут же налил два фужера, подошел к товарищу:

— Старик, да ты совсем не пьешь сегодня… Обижаешь, обижаешь. Ну-ка, давай примем.

Как Жалел ни отнекивался, упрямый Алексеенко не отступился, пока не влил в него оба фужера и, довольный, снова сел на свое место.

— У моего друга-казаха в пятьдесят лет родился сын, — продолжал Михаил Михайлович. — Конечно, по обычаю его надо бы назвать Елубай[43].

— Здорово! Значит, нашего новорожденного окрестим Жетписбай[44], — раздался звонкий голос Саши.

— Куда поперед батьки! — осадил его кто-то.

— Да я… — Но огромная рука Шилова опустилась ему не плечо, и Саша притих.

— Но друг мой решил иначе…

Старик как-то подобрался, расправил усы, глубоко вздохнул.

— Он назвал сына Василием. В память о Василии Петровском, с которым строили новую жизнь здесь, в пустыне. Он и погиб в песках от вражеской пули. Но память о нем — с нами. Вот и думаю я, что внука надо назвать… Жалау! В честь незабвенного моего дружка-товарища Жалау Мынбаева. Сколько с ним вместе пережито. Все было. И радости. И горе… И от смерти меня спас… Умер рано. Сгорел от туберкулеза в двадцать девятом. Тогда Жалау работал уже не на Мангышлаке — был председателем Казахского ЦИКа… Достойный и добрый человек был. Пусть память о нем живет в нашем внуке. Пусть парень растет похожим на него!

— Хорошо сказал!

— Ну, Михаил Михайлович, дай тебя расцелую!

— Поднимем бокалы за новорожденного!

— А я бы назвал Михаилом!

— Всех удивил старик!

— За деда пью!

— Я знал Жалау. Настоящий революционер. Себя не жалел…