MANIAC

Перед смертью отец потерял желание или возможность говорить. Врачи не смогли никак объяснить его молчание. По-моему, он решил замолчать сам. Слишком страшно было наблюдать упадок собственных умственных способностей. У него диагностировали рак в возрасте пятидесяти трех лет, он был еще в самом расцвете сил и сохранил рассудок и выдающиеся способности почти до самого конца. Но смириться с тем, что с ним происходит, отец так и не смог. Ужас перед собственной смертностью вытеснил все остальные мысли. Как он ни пытался представить себе, каким будет мир без него и его идей, ему не удавалось; не было в нем того достоинства, которое проявляют люди, когда наконец примиряются со своей судьбой. Он вел себя как ребенок, словно смерть — это то, что бывает с другими, он никогда не думал о ней и потому не был к ней готов. Его осознанность наткнулась на предел, дальше которого он не думал и не видел, и он страшно сопротивлялся. Страдал от потери рассудка больше любого другого человека при любых других условиях. Когда мы узнали, что он смертельно болен и болезнь будет прогрессировать быстро, я без обиняков спросила его, как же так — он хладнокровно допустил возможность убить миллионы людей в ядерной войне против Советского Союза, а сам не может с достоинством принять собственную смерть. «Это совершенно разные вещи», — ответил он.