MANIAC

Я вышла замуж. Через неделю после выпуска из Колледжа Рэдклиффа. Отец был против, чем только мне не угрожал, только бы переубедить меня. Думал, я слишком юная, что правда — мне был всего двадцать один год, и твердо верил, что ранний брак навредит мне и помешает профессиональной карьере, но брак не помешал. Мы ругались несколько месяцев, я не уступала. Упрямая была. Я сделала ровно то, что хотела. Вышла замуж за своего жениха, мы провели медовый месяц в самом красивом деревянном домике в штате Мэн, а потом отправились в столицу рассказать «хорошие новости» моему умирающему отцу. Чудовищное жестокосердие. Почему я не солгала? Почему не дождалась, пока он умрет? Эгоистичная была. И упертая. А может, хотела ему что-то доказать. Например, что я такая же упрямая, как он, а может, и хуже. Хотела оправдать его ожидания, сделав что-нибудь ему наперекор. Потому что верила в себя. Знала, на что я способна, еще до того как стала полноправным профессором или первой женщиной, которую президент Никсон назначил членом Совета экономических консультантов, или старшим экономистом и вице-президентом General Motors. Да, я рано вышла замуж, но это не помешало мне занимать посты директора в международных корпорациях, в правлении Гарварда, Принстона и даже папиного любимого Института перспективных исследований. Правда, он умер, так и не узнав, кем я стала. Зато знал, что я предала его. Предала, когда он страшно мучился. Так что коленки у меня задрожали, стоило поглядеть на свое кольцо — оно передавило кожу на пальце, потому что муж купил на размер меньше; подумала, может лучше снять его? Не придется выслушивать колкости Клари о том, что бриллиант маловат. Я теребила кольцо, репетируя в уме слова, которые скажу отцу, и содрала кожу на пальце; я ждала, вокруг толпились и гудели генералы, ученые, врачи и шпионы, одни глядели в свои записи, другие, как я, завороженно смотрели в блестящее от пота лицо Элвиса — густые черные волосы падают на глаза, концерт заканчивается. Что это за песня? «Я сяду и заплачу»? «Отель разбитых сердец»? «Дурак, дурак, дурак»? Рядом со мной стоял один из помощников отца. Он улыбнулся и слегка похлопал меня по плечу, заметив кольцо на пальце. Винс Форд. Приятный, но немного кокетливый. И симпатичный. Полковник с восемью пилотами в подчинении; они были у отца на побегушках, доступны двадцать четыре часа семь дней в неделю, не просто продолжение его воли, но надзиратели, коршуны, которые следят за тем, чтобы он не выболтал какую-нибудь военную тайну, если потеряется — он не всегда понимал, где находится; чтобы не доверил какие-нибудь секретные сведения ненадежному человеку и не проболтался о каком-нибудь важном открытии в очередном приступе ярости. Отец никогда не жаловался мне на боль, но сердце у меня обливалось кровью из-за перемен в его поведении, из-за его слов, их отношений с Клари, да и настроения под конец жизни вообще. Самым тревожным за весь период его болезни стало его обращение к строгому католицизму. Он много часов провел в обществе монаха-бенедиктинца. Потом попросил пригласить к нему иезуита. Не знаю, о чем он с ними говорил. Может, отец, рационалист до мозга костей, просто хотел личного бессмертия, но я прекрасно знаю, что он до самого конца оставался безутешен и искренне боялся смерти. Я думала, его новоприобретенная вера — какая-то чепуха, а Клари и вовсе восприняла его прихоть как личное оскорбление и просто не стала с этим мириться.