MANIAC

Клари, Клари, Клари… Фигуристка, ведьма, мегера, пила. Клари, сиделка компьютера MANIAC. Она программировала его, папин компьютер, в институте. Он учил ее программированию во время их длительных поездок по пустыне, и она быстро стала настоящим экспертом в этом деле. До сих пор помню, как она готовила огромные таблицы на неведомом машинном языке — длинные листы бумаги, исписанные загадочными символами, связанными между собой стрелками и кругами; весь обеденный стол был устлан этими листами, они падали на старенькие ковры. В этих таблицах я видела не просто логические вентили и математические символы, но и особую красоту, притягательную и страшную; когда я была помладше, я любила перерисовывать их, пока Клари не видит, и носила с собой в школу эти копии, припрятав между страницами учебников, на удачу или как ведьмино проклятье, которое могу наслать на своих врагов. Со временем я научилась искренне уважать Клари и стыдилась того, как дурно обращалась с ней раньше и какую боль причинил ей мой отец, но должна признаться, что ненавидела ее много лет. Когда мне было шестнадцать, я переехала к отцу — такие странные условия он поставил при разводе с мамой — и решила, что Клари самый невыносимый человек на свете. Они с отцом постоянно ругались. Она была очень невротичной, с нестабильной психикой, а отец большую часть жизни прожил, разгадывая тайны ее постоянно меняющегося настроения. Она имела склонность к депрессии, постоянно впадала в отчаяние из-за неспособности отца выстроить с ней значимые отношения, так и не смогла преодолеть чувство, что она всюду чужая и живет не свою жизнь. В неоконченной автобиографии, черновики которой я нашла среди папиных бумаг в подвале возле бойлера, она признавалась, что чувствует себя «пылинкой, мошкой, которая кружит в поисках самого большого веселья, а ее с ураганной силой сметает в пучину международных событий, в средоточие величайших умов». При всех ее достижениях она не могла тягаться с мужем, как не могла стать единственным предметом его интереса, хотя так этого хотела. Чувства становились только мрачнее, самооценка падала всё ниже, Клари запила. Обычно она спала допоздна, одна в своей спальне, и по утрам была такая колючая, что я боялась случайно ее разбудить. Обычно я сама готовила себе завтрак и спешила уйти из дома, до того как они с отцом начнут свои обыкновенные скандалы. Дело в том, что только в такие моменты, в пылу их некрасивых сцен, она чувствовала любовь и собственную ценность, которых так искала. Об их сложных отношениях можно узнать из болезненных писем, которые они писали друг другу чуть ли не каждый день, когда были в разлуке. Большая часть их переписки носит эротический характер, я не смела даже мельком читать те письма, но в основном они подолгу подводят итоги своих едких перебранок. «У нас с тобой скверные характеры, но давай поменьше ссориться. Я правда люблю тебя и хочу сделать тебя счастливой, насколько это позволяют моя ужасная натура, возможности и время», — писал мой отец Клари вскоре после свадьбы. «Ты боишься жизни, потому что с тобой дурно обращались. Боишься ветерка, ждешь, что он принесет грозу… Я мучил тебя, травил и ранил! Прошу, оставь хоть каплю веры в меня или будь хотя бы нейтрально благосклонна». Постоянные извинения за поступки, которые она могла принять за неподчинение, мольбы о прощении то и дело повторяются в письмах отца, потому что в ее глазах он будто бы ничего не мог сделать как следует. «Почему мы ругаемся, когда мы вместе? Я люблю тебя. Неужели ты так сильно меня ненавидишь? Давай простим друг друга!» — упрашивал он. Они враждовали друг с другом годами. Однако в последние месяцы жизни отца их отношения радикально изменились — Клари нежно заботилась о нем, а он скатывался в черное отчаяние, отдалялся от нее, говорил страшные гадости, что было совершенно на него не похоже и, по-моему, связано с тем, что рак метастазировал в мозг. Клари покончила с собой через шесть лет после его смерти. Утопилась в океане ночью. Полицейские обнаружили ее машину, огромный черный кадиллак, который подарил ей мой отец, возле Уинданси-бич с остывшим двигателем. Ее тело прибило к берегу с рассветом 10 ноября 1963 года. Из отчета патологоанатома известно, что на ней было коктейльное черное платье в пол с меховыми манжетами на длинных рукавах, высоким горлом и молнией на спине. Оно было килограммов на шесть тяжелее из-за песка. В легких у нее тоже нашли песок. Допросили ее психиатра, он заявил, что заметил так называемый «инстинкт смерти» у нее в роду; сначала я подумала, это какая-то чушь, а позже узнала две тайны, которые тщательно скрывали от меня: ее отец по имени Чарльз Дан покончил с собой, бросившись под поезд вскоре после переезда в Америку, и у нее был выкидыш, в котором она винила моего отца — он отказался помочь ей поднять тяжелую дверь в гараж.