Так что с самого вечера пошёл у Гуревича интенсивный конвейер. Принимал он с медсестрой Машей – симпатичной, но очень говорливой. Интеллигентный Гуревич сначала развёрнуто ей отвечал, потом отрывисто давал указания, потом только хмыкал. А кроме них одна лишь толстая санитарка возила шваброй по полу.
Буйных больных привозили упакованными, «на вязках» – их пеленали уже в психиатрической перевозке, фиксируя широкими брезентовыми ремнями. Как схватили, так и завернули, есть приёмчики у бывалых санитаров. Заворачивали порой вместе с разными предметами, которые больной держал в руках на момент приступа. (Когда много позже Гуревич покупал детям «киндер-сюрпризы», те как раз и напоминали ему спелёнутых безумцев с неожиданными начинками в коконе.)
…Он привык соблюдать в этом сугубую осторожность с тех пор, как однажды в ординатуре стал свидетелем внезапного сюрприза. В группе студентов он оказался на приёме у профессора Крамера. Небольшой стайкой – в белых халатах, в колпаках – они благоговейно толпились чуть поодаль от профессора. Крамер, Аркадий Леопольдович, светило отечественной психиатрии, был похож на молодого Луначарского: лощёный, бородка клинышком, знаменит был в международном масштабе, лекции читал в европейских университетах. И – вот совпадение! – клиника в тот день тоже работала «на город».
– Ну что ж, – сказал профессор Крамер, – сейчас мы увидим, как скорая помощь взаимодействует с больницей и пациентами.
Взаимодействие выглядело вполне брутально: распахнулась дверь, и два бугая-санитара втащили в комнату мужичонку, спелёнутого, как египетская мумия. Втащили и стоймя поставили перед профессором.
– Боже мой, божжже мой… как так мо-ожно! – пропел профессор Крамер. – Это же человек – в первую очередь! Это че-ло-век! Со своей душой, своей историей, эмоциями… Немедленно развяжите!
– Доктор… он же буйный.
– Прекратите! – вскипел Крамер. – Как вам не стыдно! К каждому больному можно найти подход, отыскать слова, которые тронут душу и дойдут до сознания. – У Аркадия Леопольдовича был исключительный голос: певучий, гибкий – заслушаться можно! Весомый козырь для психиатра. Приметливый Гуревич подумал в тот момент: не может ли быть, что профессор красуется перед молодняком? – Каждого человека можно убедить, для этого и существует логика, опыт и талант врача. Развязывайте!
– Ну, дело ваше, – вздохнул бугай-санитар, и они с напарником принялись распаковывать пациента, ослаблять и разворачивать брезентовые ремни. Когда раскрутили до конца, открылась картинка: руки на груди, в руках – топор.
Профессор отпрыгнул назад, отдавив ноги студентке, от чего оба завизжали дуэтом – студентка от боли, Крамер от ужаса:
– Быстро завязывайте!!! Да скорей же, скорее, идиоты!!!
…Гуревич с трепливой Машей часа за полтора успели принять нескольких буйных больных: вкалывали в задницы аминазин и определяли в наблюдательную палату. За то же время Гуревич познакомился с биографией, убеждениями, историей первой любви и подробностями недавней гинекологической операции своей медсестры…
Вдруг дверь из коридора распахнулась, и размашистыми шагами в приёмный покой ввалился лохматый мужчина с отёчным лицом.
– Здоровеньки булы! – произнёс он мрачно-игриво; воспалённые глазки его бегали, как красные мыши. – Значит так, доктор: капельницу мне с физраствором, с глюкозкой, с витамином С, можно мочегонное добавить для форсированного диуреза. Скажем, лазикс…
Гуревич молча смотрел на пришельца. Больница была закрыта, в сущности, по тюремному протоколу, попасть сюда можно было только на карете скорой помощи или со своим контрольным ключом. Тогда откуда взялся этот тип?
– А вы кто такой? – спросил он в замешательстве.
– Так, диспут закрыли, хайло на замок. Слыхал, что я сказал? Сто раз повторять не стану. Ставь капельницу, и хорошо бы седуксен добавить. Я десять дней не могу из запоя выйти.
Гуревич ещё две-три секунды смотрел на сизого лохмача, потом обернулся к медсестре:
– Маша, кто это?!
– Ой, да это Ванька! – Она махнула рукой.
– Ванька?!
– Ну да. Местный хулиган. Санитаром у нас работал. Когда у него запой, является вот, скандалит.
– И… что вы делаете в данной ситуации? Что нужно делать, Маша?
– Ой, да просто сказать: Ванька, пошёл отсюда вон!
Это был первый и последний случай во врачебной практике Гуревича, когда он прислушался к мнению среднего медперсонала.
Повернувшись к красноглазому, он и сказал, как ему посоветовали:
– Ну-к, Ваня, вали отсюда по-быстрому!
Ваня взревел, развернулся и мощно врезал доктору в левый глаз. Пол-лица у доктора обвалилось, заполыхало огнём и онемело. Он отлетел, натолкнулся на стол, едва удержался на ногах, но тут же ринулся на Ваньку.
Сцепились намертво… Упали, катались по полу, сшибая стулья и штативы, колотя друг друга головами об пол… Маша, дура набитая, выбежала в коридор и кричала где-то там, неизвестно, к кому взывая, ей подвывала толстая нянечка.