Манхэттен-Бич

Вид у него был встревоженный; наверно, лицо у нее перекосилось от боли. Анна подняла предмет повыше, чтобы его разглядеть. Это веревка, но завязана очень замысловато. Анна решила распределить пальцы в трехпалых рукавицах иначе: мизинцы и безымянные – в одно отверстие, средние и указательные во второе, а большие пальцы в третье, после чего вцепилась в узел двумя пятернями. Сквозь жаркую, чуть влажную изнанку рукавиц пальцы стали ощупывать контуры узла, и боль в плечах внезапно отступила. Во всяком узле есть уязвимое местечко, и если долго и упорно его теребить, оно, в конце концов, обязательно подастся. Закрыв глаза, Анна вникала в море чисто тактильных ощущений; ей казалось, что они существуют за пределами прочих форм восприятия жизни. Это напоминало попытку пробиться сквозь стену, а пробившись, обнаружить там потайную комнатку. Она нащупывала в узле слабое место – наподобие свежей помятости на яблоке, – чтобы потом вцепиться в него всеми десятью пальцами. Главное – ослабить узел; эта цель всегда кажется недостижимой, но рано или поздно узел все равно расползется. Анне усвоила это еще в детстве, когда играла в лабиринт и в “кошкину люльку”, завязывала шнурки, прыгала через веревочку, распутывала резинки на рогатках: все это ей приносила окрестная ребятня с одной просьбой – “распутай!”. Вот и теперь: узел в последний раз попытался устоять под ее пальцами – прямо как живое существо… И все-таки сдался: в руках у нее два свободных конца!

Анна высвободила концы, кто-то их перехватил. В смотровое окошко заглянул Кац. Она ожидала очередной издевки, но он с нескрываемым изумлением проронил:

– Молодец…

Анну поразило не столько его очевидное восхищение, сколько накрывшая ее с головой волна гордости; выходит, она стремилась не победить, а поразить Каца.

Кац с Гриром отвинтили и убрали шлем, затем сняли пояс и нагрудник. Освободившись от этой тяжести, Анна почувствовала себя невесомой: казалось, она вот-вот взлетит. Ее ликование передалось и наставникам, будто успех Анны стал их общим успехом, а может, в их глазах даже чуть-чуть повысил ее в ранге. С тем же веселым задором, как вначале, они помогли ей снять боты, пояс и скафандр, но тогда они над ней потешались, а теперь все втроем радовались. Вскоре она уже стояла на пирсе в комбинезоне, в котором пришла. Он, правда, весь потемнел, но Анна этого не заметила.

– Хочешь доложить лейтенанту? – спросил Грир, обращаясь к Кацу.

– Думаешь, нам влетит?

– Кто-то же должен быть виноват.

– Тогда докладывай сам, – сказал Кац. – Он к тебе лучше относится.

– И не только он, таких много, – подхватил Грир и подмигнул Анне.

Слушая отчет Грира об успехах Анны, лейтенант Аксел страдальчески морщился, затем коротко бросил: “Свободен” и указал глазами на дверь. Грир шутливо козырнул Анне, и она почувствовала себя участницей тайного сговора.

– Садитесь, мисс Керриган, – бросил лейтенант Аксел.

Анна по-прежнему ощущала себя легкой, воздушной, ей трудно было сдержать улыбку, но она справилась: очень уж не хотелось показаться самодовольной. Лейтенант барабанил пальцами по столу и молча разглядывал ее в упор.

– Скафандр вы, значит, надели, – примирительным тоном проронил он; Анна встревожилась. – Но это ведь еще не погружение.

– Да, вы говорили, что это всего лишь проба.

Он снисходительно вздохнул.

– Человеческому телу чрезвычайно трудно действовать под водой, – сказал он. – В это трудно поверить: у вас перед глазами красивые волны, прелестная морская пена. Вам нравится плавать. Но под водой все иначе. Вода тяжелая. И эта тяжесть давит беспощадно. Мы понятия не имеем, как отреагирует на нее женское тело.

– Разрешите мне попробовать, – с трудом выговорила Анна: во рту у нее разом пересохло.

– Вы девушка настойчивая, мисс Керриган, вы это доказали, но, по совести говоря, я не могу разрешить вам спускаться под воду – даже собственной дочери не разрешил бы.

Он говорил сочувственно, явно из лучших побуждений и даже с огорчением; куда девался тот ехидный насмешник, который недавно принимал ее в этом кабинете? Но тот, первый, Анне нравился больше. С ним, пожалуй, удалось бы договориться.

– Разрешите попробовать, – повторила она. – Если я не справлюсь, всем все станет ясно.

– Вам когда-нибудь доводилось видеть человека, страдающего кессонной болезнью? – спросил лейтенант и потянулся к Анне, будто собрался сообщить ей некую интимную подробность. – Пузырьки азота в кровеносных сосудах ищут выхода и рвут мягкие ткани человека. Кровь течет из глаз, из носа, из ушей. А давление воды? На все тело водолаза, и в первую очередь на шлем, который вы надевали, всей своей мощью давит океан, норовя расплющить человека. Вы говорите “если я не справлюсь”, но вы не учитываете одного: не справиться под слоем воды толщиной в пятьдесят футов – это совсем не то, что не справиться на палубе.

– Такое может случиться с любым человеком, мы все ошибаемся, не только девушки, – сказала Анна, но уже без прежнего азарта: он угас от предчувствия неудачи.

Лейтенант улыбнулся: белые зубы, загорелая кожа на безволосом лице.