Манхэттен-Бич

Итак: Табби – не получится. Близнецы и Гарриет – тоже. День выдался тихий, не по сезону (конец ноября!) теплый, ненастья не предвидится, значит, и на погоду не сошлешься. Улица, на которой живет мисс Фини, оказалась более или менее такой, какой Декстер ее себе представлял: не успел он припарковаться, как его “кадиллак” облепила детвора. Неудивительно: модель серии 62 вряд ли часто сюда заезжает. Декстер отошел от машины и, придерживая шляпу и щурясь на солнце, откинул голову. Из окна на верхнем этаже ему уже махали рукой, развеивая последнюю надежду: вдруг мисс Фини забыла про встречу.

Он толкнул скрипучую входную дверь; в вестибюле еще с пятницы висел густой рыбный дух. Все здесь было Декстеру очень знакомо, особенно гулкий стук шагов по лестнице.

Боже, сколько же здесь этажей? Какая дикость – селить инвалида на самом верху!

Квартира оказалась маленькой и тесной, воздух спертый. Все вокруг, вплоть до стен, обшитых дешевыми деревянными панелями, говорило – нет, кричало – о том, что здесь живут одни женщины. Духи, женские волосы, ногти, месячные – все это разом окутало его знакомым, чуть затхлым облаком, у него закружилась голова. Он даже удивился, увидев в этом пропитанном женскими миазмами уголке мисс Фини, с ее бровями вразлет и мужским рукопожатием. Она никак не вписывалась в окружающую обстановку.

Мисс Фини провела его мимо кухни в гостиную; там были выставлены все красивые вещицы, которые семье удалось сохранить во время Великой депрессии; их было немного. Венец из цветного стекла с изображением святого Патрика, изгоняющего змей; пришпиленное к стене опахало из перьев, рядом – календарь с фотографией близняшек Дайонн[28]. На обоях несколько невыцветших по сравнению с общим фоном прямоугольников: скорее всего, там висели фотографии, но их убрали. Он чуть не спросил почему, но ответ напрашивался сам собой: мужчины тут нет, атмосфера чисто женская. Мужчина либо умер, либо сбежал. Судя по пустым рамкам, второе более вероятно. Люди обычно чтут память покойных родственников.

Крики играющих на улице детей мешались с тиканьем старинных часов: ниже циферблата золоченые ангелы; часы отстают на двадцать минут. Это настоящее семейное сокровище: случись пожар, все бросятся спасать часы. Что-то вроде колокольчика его матери. “Куда задевался мой колокольчик?” – частенько говорила она, и Декстер мчался на поиски, находил и бежал обратно, придерживая пальцем металлический язычок. Уезжая из Польши, мать прихватила колокольчик с собой. Его серебристый звон будил в ней воспоминания юности: костелы, сугробы, по вечерам катанье на коньках по заледеневшему пруду. Горячий хлеб из раскаленной печки, где бушует пламя. Декстер редко вспоминал мать. А тут разом все нахлынуло, и немудрено: похожая квартира, звук собственных шагов на лестнице… А может, присутствие калеки.

– Где же ваша сестра? – спросил он.

Мисс Фини провела его в комнату, где с трудом умещались две узкие кровати. Единственное окно зашторено. На одной кровати лежит, раскинувшись, будто в эротическом забытье, красивая девушка; в полумраке ее светлые кудряшки походят на рассыпавшиеся по подушке монеты. Это зрелище смутило Декстера. Он шагнул поближе, поморгал – может, видение рассеется, – и вдруг понял, что такое выражение лица бывает у человека, который либо очень напуган, либо испытывает смертные муки. Руки и ноги судорожно подергиваются, движения совершенно непроизвольные. На девушке синее бархатное платье и шерстяные чулки; судя по всему, она спит. Декстер представил себе, каких усилий стоило ее одеть, и у него полегчало на душе: все-таки он выполнил свое обещание и приехал.

– С виду она… здорова, – проговорил он: надо же было что-то сказать.

– Правда?..

Сестра смотрела на лежащее перед ними увечное создание с такой любовью и гордостью, что Декстеру стало не по себе: и зачем только он влез в эту тяжелую семейную историю. Впрочем, то был не его выбор. Это целиком затея мисс Фини.

– Так, что теперь? – спросил он, стремясь перейти к делу.

– Сейчас принесу наши пальто.

Декстер чуть не рванулся за ней прочь из комнаты, до того ему не хотелось остаться наедине с калекой. Он подошел к окну и поднял штору – проверить, на месте ли “кадиллак”. Потом обернулся и с облегчением увидел, что глаза у распростертой на кровати девушки закрыты. А каково же было Фини, ее отцу, изо дня в день смотреть на такую дочь? – мелькнула мысль. Истинное мучение. Думать о том, что могло бы быть под этими чудесными кудрями. Может, потому он и сбежал? Если сбежал. Декстеру нравятся ирландцы, его тянет к ним, хотя порой они не оправдывают доверия. И дело не столько в двуличии, сколько в органически присущей им слабости, будь то пьянство или что-то иное, доведшее их до алкоголизма. Когда нужно придумать хитрый план, без ирландца не обойтись, но чтобы его успешно осуществить, понадобится либо итальянец, либо еврей, либо поляк.