Манхэттенский проект. Теория города

Обычно невозможно точно определить момент, когда мыслителю пришла в голову новая идея. Нам посчастливилось почти с точностью до дня определить событие, вызвавшее этот поворот в мыслях Беньямина. Оказывается, вскоре после прибытия в Нью-Йорк, в октябре 1940 года, он воспользовался возможностью поехать в Квинс, чтобы посетить Всемирную выставку, которая должна была закрыться в конце того же месяца. Его описание выставки в Манхэттенском проекте не оставляет сомнений в том, что оно основано на личном опыте, хотя в центре его воспоминаний – две самые известные достопримечательности ярмарки: фильм-высказывание Льюиса Мамфорда Сити; и диорама Демокрасити, которая располагалась в центре выставочной площади, внутри гигантской белой сферы.

Диорама и фильм предлагают комплексное видение «города завтрашнего дня»[166]. Благодаря развитию железнодорожного, воздушного и особенно автомобильного транспорта город будущего избавится от пешеходов. Жители будут жить либо в изолированных небоскребах, окруженных бескрайней зеленью, либо в тщательно спланированных загородных поселках, также окруженных природными просторами. Они будут добираться до отдельных рабочих зон по туннелям и эстакадам, наслаждаясь чистой и здоровой жизнью, которой они лишены в условиях нынешних городов. В этом визионерском сценарии город, каким мы его знаем, приговорен не к смерти от старости, а к казни за его непростительные прегрешения. С целью убедить посетителей выставки в его преступлениях им показывают кадры дымящих фабрик, загрязняющих легкие мужчин, корпоративных офисов, загрязняющих души женщин, и даже несчастных детей, играющих в придорожных канавах, где одного из них сбивает проезжающая машина.

В своем сценарии Мамфорд предсказал, что новые города и шоссе положат конец жалкому существованию в центре больших мегаполисов, которые придется снести, а затем отстроить заново по новому генеральному плану. Городской хаос, преступность и бесконечные пробки сменятся упорядоченным, эффективно контролируемым и равномерно рассредоточенным обществом. Следовательно, город завтрашнего дня на самом деле не город. Любопытно, что в макете мегаполиса на диораме не было людей. Образы людей или их платонические представления проецировались на круглые своды, так что они могли как бы наблюдать фальшивый городской спектакль со своего обособленного небосвода.

Беньямин сразу понял, что это идеальное воплощение истинной фантазии XX века. Он чувствовал, что новая мечта, очаровывающая горожан современности, связана уже не с городом, а с пригородом. Для его современников непреодолимой иллюзией стало это пасторальное, но комфортное пространство на открытом воздухе, а не роскошное, но душное помещение, как это было в Париже XIX века. Кошмар, от которого необходимо было пробудиться жителю Нью-Йорка, оказался этим, казалось бы, благожелательным и прогрессивным зрелищем, спроецированным на изогнутые стены белой сферы, из которой Беньямин вышел на северо-восточный октябрьский холод.

Почти всю оставшуюся жизнь Беньямин внимательно наблюдал за тем, как процветали американские пригороды и окраины, в то время как плотные городские кластеры приходили в упадок.

Для него это было явным торжеством фантазии над реальностью. Не он один чувствовал, что момент пробуждения неизбежен, что будет лишь вопросом времени, когда люди осознают несостоятельность этой пасторальной мечты. Однако он был, вероятно, одним из первых, кто сравнил реквием Мамфорда по городу начала века с реквиемом по пригороду, который ознаменует его конец. Фантасмагории никогда не умирают; они просто переезжают на новый почтовый адрес.

В конце концов искупительное обещание, похожее на то, которое американцы среднего класса середины века связывали со своим бегством из города, наполнило сердца их буржуазных детей конца века, отвоевывавших городские границы. Беньямин никоим образом не обрадовался, увидев, как начинается этот процесс. Он предсказал, что сам город вот-вот превратится в пригород, что его собственная реальность будет скомпрометирована и что он медленно, но верно превратится в еще одну фантазию, которая, как и все фантазии, в конце концов уступит болезненному разочарованию.

Американская мечта не становится более достижимой, присущий ей оптимизм менее жестоким, ее эскапизм не перестает быть ловушкой, когда монотонный Левиттаун превращается в джентрифицированную Нолиту или когда шаблонный мужчина в сером фланелевом костюме превращается в яппи с кредитной картой, а «футбольная мама» с ее большим универсалом превращается в миллениалку на велосипеде. Маленькая квартира в доме без лифта не спасет души молодых, так же как загородный дом на одну семью с небольшой лужайкой был не в состоянии спасти души их родителей. Недвижимость имеет очень мало общего с реальной жизнью.