Манхэттенский проект. Теория города

«Я могла раздавать обещания себе и другим людям, и у меня было бы всё время в мире, чтобы сдержать их. Я могла не спать всю ночь и делать ошибки, и всё это ничего бы не значило»[167]. Писательница Джоан Дидион описывает свои первые годы в городе как сплошной сон. Ей и в голову не приходило, что она живет настоящей жизнью. Жить в Нью-Йорке, полагала она, означало «сводить чудесное к обыденному». Но потом, в 1962 году, что-то случилось, и она очнулась. «Это был год, – признается она, – когда мне стукнуло двадцать восемь, когда я обнаружила, что не все обещания можно сдержать, что некоторые вещи на самом деле необратимы и что всё-таки имеет значение и каждое уклонение, и каждое промедление, каждая ошибка и каждое слово, всё»[168].

Глава 13. Платье и адрес

Двадцать третьего января 1931 года в отель «Астор» на Таймс-сквер прибыли три тысячи гостей. Их пригласили на экстравагантный костюмированный бал, объявленный организаторами праздником модернизма. Главной достопримечательностью вечера стало представление Силуэт Нью-Йорка[169]. Это был странный перформанс семи самых выдающихся архитекторов города, которые вышли на сцену в костюмах, представляющих их знаменитые небоскребы. Как видно на фотографии, которую и Колхас, и Тафури воспроизводят в своих книгах, Уильям ван Ален выделялся среди квадратно-гнездовых коллег своим устремленным ввысь костюмом, изображающим Крайслер-билдинг. Всего годом раньше его небоскреб превзошел Эйфелеву башню как самое высокое сооружение в мире, хотя на дату проведения костюмированного бала он уже уступил это звание небоскребу Эмпайр-стейт.

«Здания, отличающиеся хорошим вкусом, – полагает Генри Джеймс, – подобны одежде от лучших портных – требуется некоторое время, чтобы мы убедились, насколько они хороши»[170]. Мода – одна из первых областей, исследованных Беньямином для его книги о Париже. Однако в Манхэттенском проекте он использует этот бурлеск архитектурной пародии вместе с цитатой из Джеймса, чтобы представить свой перевод критики моды, которую он разработал в Пассажах, в горькие рефлексии над архитектурой, которые доминируют в его поздних размышлениях. Он рассматривает эту фотографию как символический поворотный момент от одной к другой своей основной теоретической цели: от платья к адресу.

«Любая мода, – пишет Беньямин во время своих парижских размышлений, – противостоит органическому. Любая мода служит связи живого тела с неорганическим миром. Для живых мода защищает права трупа»[171]. Сексуальное желание, не говоря уже о сексуальном фетише, как-то связано с этим стиранием грани между неодушевленной вещью (одеждой) и одушевленным телом (плотью). Обычно нас привлекает не одежда и не беспощадно обнаженное тело как таковые, а взаимодействие того и другого, эта диалектика разоблачения и облачения. Даже наготу можно рассматривать как своего рода одежду хотя бы потому, что «красота телесная заключается в красоте кожи»[172], заглянув под которую самое сильное влечение сдалось бы от вида крови, желчи и прочего.

Наша естественная, обнаженная, подверженная старению жизнь может быть почти предана забвению за слоями всегда новых искусственных одежд, которые ее покрывают. Поэтому неудивительно, что профессиональных моделей редко просят выглядеть оживленными. Жизнь часто является маркером неуместного в мире моды. Невозмутимость является de rigueur[173] для манекенов, которые механистически дефилируют вверх и вниз по подиуму, этой продезинфицированной версии шумной городской улицы. Таким образом, вслед за поэтом Джакомо Леопарди Беньямин может присвоить моде весьма нелестное прозвище. В Пассажах он называет ее «Мадам Смерть»[174] и считает антитезой абсолютной жизни.

В нью-йоркской версии этой городской драмы архитектура, а не мода берет на себя роль Мадам Смерти. Архитектуру в Нью-Йорке XX века можно сравнить с парижской модой XIX века в том смысле, что и то и другое «присуще тьме прожитого мгновения»[175]. Даже в большей степени, чем наша одежда, здания отлично справляются с задачей сокрытия механики нашей голой биологической жизни (если только человек не бездомный, в этом случае сон, еда, а иногда и более интимные человеческие функции должны происходить на улице). В этом контексте мы также должны спросить себя, какой фетиш сегодня более неотразим: модное платье или модный адрес?