Мантык-истребитель тигров

Что-то длинное полосатое лежало шагах в двадцати в канаве, вытянувшись во всю длину и спрятав широкую, круглую морду между передними лапами.

Поднялся Мамлеев на ноги, поглядел, куда ему Брошка указывал, и снял из-за плеч винтовку.

— Пали, дядя, что ли… я опосля! — шептал ему Брошка, едва сдерживая своего «буланку»; а «лысый» Мамлеева, задрав хвост кверху, давно уже вынесся на дорогу и скакал уже почти что у самого лагеря.

Пеший казак раза два прицеливался; приложится и посмотрит через прицел: что за диковина? А диковина лежит и не пошевелится, только кончик хвоста чуть вздрагивает, да у самого носа сухая трава колышет от сдержанного дыхания.

Гулко загудела винтовка. Тигр рявкнул, подпрыгнул аршина на два вверх и закружился на месте.

— Стреляй, брат, стреляй! — кричал Мамлеев, не попадая в дуло новым патроном.

Буланка вертится, как дьявол, трещит веревочный повод в сильной казачьей руке — как тут стрелять?.. Соскочил Брошка на землю: его буланка подрал вслед за лысым. Близко подобрался сибиряк и выстрелил… Свалился тигр на бок, всадил в землю вершковые когти и замер.

Стали швырять в него комьями: не шелохнется. Ну, надо полагать, что издох.

Данило еще раз выстрелил для верности, только клок красноватой шерсти взлетел на воздух.

Оставили казаки на месте свою добычу, а сами пошли в лагерь за лошадьми и телегой.

Весь лагерь собрался к пятой сотне — смотреть на убитого зверя. Шестеро дюжих казаков едва сволокли его с телеги. Завыли собаки по лагерю, и лошади уши насторожили: потому — чуют.

Ну уж хвастались Брошка с Мамлеевым: мы — не мы… Просто, хоть на десять таких тигров — то это все нам наплевать!..

Пришел из слободки бессрочно-отпускной солдатик; давно он уже живет в отпуску, с самого взятия Ташкента Черняевым и рыбной ловлей промышляет, а то и охотой забавляется. Что заработает, то и пропьет, благо кабаков в Чиназе больше, чем остальных домов, и везде торговля идет без задержки — нельзя пожаловаться.

Пришел солдат и посмеивается.

— А вы не больно храбритесь, — говорит, — это вас господь пронес милостиво: потому, тигра-то брюхата, а в таком случае все равно что человек, что зверь — от драки норовит подальше. А коли б, — говорит, — не было этого положения, он вам лохматку-то встрепал бы!

— Ладно! Мы еще поглядим, как встреплет-то, — проворчал Мамлеев, а сам на брюхо тигру поглядывает. — «То-то, — думает, — его как будто маленько раздуло!».

Стали взрезывать. Смотрят; парочка маленьких, словно котята, желтенькие такие, головастые, а поперек уже черные полоски показываются.

Вынули тигрят и всякий потрох, набили брюхо полынью и. клевером (хотели к губернатору целиком в Ташкент везти, так чтобы не протух дорогою) и на арбу кокандскую взвалили.

— Ну, теперь, ребята, вы берегитесь, — говорил бессрочный, — по одному они никогда не ходят. Теперича вы хозяйку ухлопали, хозяин вам спуску тоже не даст: либо на вас, либо на ваших конях, а он зло свое сорвет-таки!

Сказал это слово солдат, посвистал своего Нолкашку с оторванным ухом и заковылял по дороге к слободке, к тетке Бородихе в гости.

Ну и зорко же берегли казаки после этого случая и себя, и добро свое; сторожа все ночи глаз не смыкали, а в цепи вокруг косяков огни раскладывали; и ничего, бог миловал. Недели две все было спокойно. Слыхали раза два в камышах, на острове, глухое рычанье на утренней зорьке, но на эту сторону сам-то не показывался: тоже понимал, что не просто живут, а с оглядкой.

Прошло недели три. Мамлеев и Брошка давно уже пропили ту пятидесятирублевую бумажку, что от губернатора за шкуру получили, и все пошло как по-старому. Был, правда, один случай, который напомнил казакам, что плошать не следует, да и о нем скоро забыли: не до того было. У сотенного одиннадцатой сотни славная была кобыла, рыжая, из орды: походом она жеребеночка принесла, такого шустренького, и ходил этот жеребеночек с маткой в общем косяке. Раз вечером пропала кобыла. Искали всю ночь, так и не нашли ничего, хотя кругом все изъездили. К обеду только пришла лошадь в лагерь — одна без жеребенка, и весь зад в тряпки ободран, так что смотреть даже страшно: значит, в хороших руках побывала, в таких, что шутить не любят.

Рано утром шестеро казаков переправились вплавь через Чирчик и поехали, захватив с собою арканы, высмотреть, где бы удобнее было жать камыш на казачьи кухни; поблизости-то еще на зиму все пообчистили и до густых зарослей пришлось проехать верст пять, если не больше.

Дорога пошла узенькая, только что конному пробраться; по сторонам можно было по брюхо провалиться, потому — топко. Заехали казаки в камыши, такие камыши, что, словно лес, стоят справа и слева. Шажком друг за дружкой тянутся, посвистывают, трубочки покуривают, а ружья только у двух заряжены, а у остальных так только, для важности, за спинами болтаются, и патронов не захватил никто, кроме тех, что в ружьях.