Мантык-истребитель тигров

Никто не разобрал, как и что такое случилось в такой гущине, где повернуться было трудно. Несколько выстрелов блеснули в темноте, послышался тяжелый человеческий стон и хрипение насмерть раненного тигра.

Вытащили казаки на чистое место своего мертвого врага, потускнели страшные глаза, и оскаленные зубы прикусили конец высунутого на бок языка.

Вынесли и казака, что попал в недобрые лапы; целое бедро у него было вырвано, и горячая кровь хлестала аршина на три. Перевязали раненого кое-как рубашками в понесли домой на ружьях. Так и не приходил в себя бедный казак, помер часа через три в судорогах.

Дешево досталась казакам хозяйка, да не так легко поладили они с хозяином: один казак на тот свет отправился, а другому руку до самого плеча отрезали.

Однако за шкуру пятьдесят рублей все-таки получили от губернатора: зачем пропадать, годится детишкам на молочишко.

* * *

Не знаю, чем руководствуется тигр при выборе жертв, когда несколько живых существ, да еще разнообразных, предоставляют ему одновременно одинаковые условия для нападения, но только выбор этот бывает чрезвычайно оригинален.

Раз под вечер между Джульдамой и Чиназом — когда русские не успели еще вырубить и сжечь всех камышей в окрестности и по обеим сторонам узкой дороги много выше всадника колыхались пустые беловатые метелки — шажком пробиралась небольшая группа всадников.

Это был сборщик податей Кураминского района со своими помощниками и слугами джигитами. Всех путешественников было человек восемь, и поезд этот тянулся довольно длинной вереницей. Впереди всех, задрав пушистый хвост, бежала небольшая дворовая собака с бубенчиком на косматой шее.

Вдруг громадный старый тигр, перепрыгнув ближайшие к дороге кусты молодой джиды, показался на тропе, между последним и предпоследним всадниками. Размашисто шагая, почти скользя по земле, хищник в несколько мгновений обогнал всю кавалькаду, схватил бедную собаку, прежде чем кто-либо успел опомниться, — и скрылся. Жалобный собачий визг раздался по крайней мере шагах в трехстах от места нападения.

Это случилось почти в виду киргизских аулов, расположенных поблизости дороги, так что легко слышны были человеческие голоса и в вечернем воздухе пахло дымом горевшего камыша.

С большим трудом перебрались мы через Чирчик между Ташкентом и Той-Тюбе: река эта, разветвляясь на несколько рукавов, широко разливается по каменистому руслу, и переправа тянется по крайней мере с версту.

Небольшой слой мокрого снега выпал на глубокую грязь, и колеса нашего легкого казанского тарантаса вязли почти по ступицу. Измученная тройка едва вытаскивала экипаж, натягивая, как струну, веревочные постромки.

Холодный ветер бил в лицо, по небу неслись разорванные темные тучи. На тощих деревьях по сторонам дороги сидели печальные грачи, прижав свои мокрые головы так, что только длинные, толстые клювы торчали на виду. Поминутно слышалось вытье волков или тревожное хлопанье мокрых крыльев спугнутой нашим приближением пары уток.

Чуть-чуть рассветало.

Несколько конвойных казаков, завернувшись в верблюжьи башлыки, плелись по сторонам и сзади экипажа, и у всех была одна заветная дума: «Когда же наконец кончится эта проклятая дорога?..».

Вдруг вся тройка замялась на совершенно ровном месте и остановилась. Коренная попятилась назад, пристяжные жались к оглоблям. Лошади храпели и насторожили уши; верховые казачьи кони тоже обнаружили небольшое беспокойство.

После нескольких ударов кнута и криков, не принесших желанных результатов, мы вышли из тарантаса с намерением исследовать причину страха. Первый открыл ее джигит-киргиз, ехавший с нами на козлах, и указал нам.

Заветной чертой, которую не решались перешагнуть наши кони, был свежий след тигра, перерезывающий до рогу; рядом с отпечатками лап виднелась широкая полоса, будто бы животное волочило за собой громадную тяжесть.

Судя по свежести следа, зверь прошел не более как за несколько секунд перед нами; если бы было немного светлее, мы, вероятно, видели бы его в то время, когда он переходил дорогу.

Глубокие впадины следов на наших глазах засасывались топкой солонцеватой грязью.

Повозившись немного с лошадьми, мы одолели-таки овладевшую ими панику и тронулись дальше.

Скоро зачернелось перед нами длинное строение. Это был караван-сарай (постоялый двор), стоящий вдали от всякого жилья на полдороге между переправой и Той-Тюбе.

Передний фасад этого здания составляли две небольшие сакли, сложенные из глины, и между ними ворота с навесом, запирающиеся двумя довольно толстыми жердями.

Просторный открытый двор был обнесен высокой глинобитной стеной. С одной стороны двора, вдоль стены, тянулся легкий навес с нагроможденными на нем запасами топлива и клевера. Несколько тощих коров и десятка три овец и коз жались от холода по углам двора; две оседланные лошади стояли под навесом, покрытые с головами теплыми, ковровыми попонами.

Первое известие, которым встретил нас пожилой таджик, хозяин двора, было то, что за час перед нашим приездом у него был непрошеный гость, наделавший хозяину много убытков.