Мао Цзэдун

Компромисс поначалу достиг цели. Однако уже в декабре 1940 года Мао составил подробный перечень «ультралевацких ошибок, допущенных группой Ван Мина в Цзянси»:

«Имело место полное отстранение от экономической жизни класса капиталистов (ультралевацкая политика в области труда и налогообложения) и зажиточного крестьянства (которому отписывались самые негодные земли); физическое истребление голодной смертью помещиков (взамен конфискованной земли им не предоставлялась другая). Суровым гонениям подверглась интеллигенция; серьезный левый уклон присутствовал в подавлении контрреволюционной деятельности; органы местного самоуправления были монополизированы коммунистами… Ультралевачество проявилось в военной политике (идея захвата крупных городов, пренебрежение партизанской войной) и нанесло значительный ущерб внутрипартийной жизни (нападки на товарищей по партии и чрезмерно строгие наказания провинившихся). Все эти ошибки нанесли КПК и делу революции в целом весьма трудно поправимое зло».

Однако так же, как и прежде, Мао не называл никаких имен. Когда Лю Шаоци рекомендовал ему классифицировать перечисленное как «ошибочную политическую линию», Мао благоразумно отказался. «Дыне нужно дать созреть, — говорил он. — Зачем срывать ее неспелой? Придет время, и она сама отвалится от стебля. Чрезмерная строгость только вредит политике».

Но уже осенью следующего года Мао решил, что пора начинать столь долго планировавшееся политическое наступление.

Яньаньское «движение по упорядочению стиля» («чжэнфэн»), как назвали его чуть позже, продлилось без малого четыре года. К моменту его завершения Мао уже не был «первым среди равных» — он стал тем, кто решал все, вознесенным на пьедестал демиургом, чей венец озаряет своим сиянием всех бывших его коллег.

Мао перешел в атаку на расширенном заседании Политбюро, собравшемся 10 сентября 1941 года. Свою речь он начал с критики «субъективизма», означавшего неспособность адаптировать политику партии к реальным условиям Китая. Этот тезис звучал в его выступлениях уже с весны. Но теперь Мао позволил себе быть более конкретным. Одним из проявлений такого субъективизма, говорил он, была «лилисаневщина» начала 30-х годов, но куда более опасными для партии оказались решения руководства, избранного на 4-м пленуме КПК. Хуже того, отмечал докладчик, проблема осталась неразрешенной и поныне: субъективизм, сектантство и догматизм продолжали наносить огромный вред делу партии; на борьбу с ними необходимо мобилизовать самые широкие массы.

Через шесть недель, когда заседание закончилось, Мао получил почти все, к чему он так стремился. Ван Мин и Бо Гу будут признаны виновными в «левацком» уклоне, а многим их соратникам, в том числе и Чжан Вэньтяню, придется подвергнуть себя суровой самокритике.

Причиной подобного успеха послужило несколько факторов. Многократным повторением слышанных всеми на протяжении пяти лет формул Мао удалось внедрить свои призывы к особому, китайскому, пути развития революции в коллективное сознание партии. Начиная с Цзуньи, подчеркивал он, партия чувствовала себя окрепшей, авторитет ее возрастал, в то время как в предыдущий период, под руководством «возвращенцев», она стояла на грани если не самоуничтожения, то распада. Болес того, Мао заверил своих коллег в том, что целью готовящегося движения будет «исправление» идей, а не их носителей. Главный принцип — «Лечить болезнь, а не больного». О «беспощадных ударах», наносившихся идейными соперниками в ходе прошлых кампаний, не может быть и речи.

Позже это сентябрьское заседание Политбюро Мао назвал одним из десятка шагов, которые привели его на вершину политической власти. За своими плечами он впервые тогда почувствовал несокрушимую когорту партийных руководителей (в нее не вошли лишь Ван Мин и Бо Гу, отказавшиеся признать свои ошибки). Необходимые предпосылки и условия для «движения по упорядочению» были созданы.

Вплоть до заседания Политбюро основным объектом всей политической эскапады Мао являлись высшие эшелоны партийной элиты. О скрытой борьбе в партии, насчитывавшей к тому времени около восьмисот тысяч членов, знали от силы сто — сто пятьдесят человек. Даже Пэн Дэхуай, полный член Политбюро, впоследствии признавал, что суть происходившего до конца раскрылась ему только год спустя. Рядовые же члены КПК и представления не имели о том, чем занята верхушка партии.

Но в феврале 1942 года ход кампании стал достоянием общественности.

Двумя выступлениями в Центральной партийной школе Мао задал основное направление последней партийной инициативы.

«Мы — коммунисты, — говорил он слушателям, — следовательно, должны идти в ногу и заботиться о равнении наших рядов». Далее следовало описание тональности марша, под который ряды будут продвигаться вперед: